Новости, анонсы, афиша
Архив новостей

Биография
Награды
Фотоальбом

Интервью
Рецензии
Публикации

Роли в театре
Текущий репертуар
Фильмография
Литературная основа [ ! ]

Форум
Гостевая книга
Интересные ссылки
Театр Современник
На главную


Материнская мечта Елены Яковлевой осуществилась ещё в Италии

Венеция встретила гостей завораживаю­щим безлюдьем

Самая популярная актриса России никогда не была в Италии. Так сложилось. В Америке, Японии, даже в Австралии бывала, а вот посетить Итальянскую Республику — не довелось. Сосчитав такое сложение дел неправильным, актрисе высвободила себе деньки для безделья и в компании сына Дениса отправилась в Венецию. Время для поездки, кстати, было выбрано не случайно, а приурочен ко дню рождения Дениса, которому как раз там, в Венеции, исполнилось 11 лет.

 — У нас же дома две собаки: 15-летний американский кокер-спаниель Гриша и двухгодовалый Дик — сибирский хаски. С мамой Валеры их невозможно оставить, ей не справиться с Диком — он же здоровый, как лошадь. Так что вместе с мужем нам удается путешествовать редко. В прошлом голу все-таки съездили на недельку на Кипр. Просили друзей, чтобы они утром и вечером приезжали выгуливать собак. Но очень неудобно напрягать людей...

Наш разговор прерывается незатейливым возгласом: «Ой, Каменская! А можно у вас взять автограф?» «Можно», — с еле заметным вздохом соглашается Елена Алексеевна и тут же получает следующий вопрос: «А у вас ручки и бумаги не найдется?» «Нет!» — с на­жимом отвечает актриса. «Как .псе быть?» — сетует незадачливая собирательница под­писей знаменитостей, но все-таки изыски­вает у кого-то необходимые предметы. Ав­тограф взят...

— Лена, как вам живется с постоянным знанием тою, что каждый третий, пятый, десятый человек подойдет и скажет: «Можно взять у вас автограф?»

— Так ведь сама профессия заключает в себе желание быть популярным, любимым публикой. Иначе зачем этим вообще заниматься?

— Я не испытываю гигантской радости, но, если человек нормально подходит и просит автограф или сфотографироваться с ним, я нормально реагирую на его прось­бу. Но когда, как вы видели, подошли со слонами: «Распишитесь!» — а при этом ни ручки, ни бумажки у нее нет — это вызы­вает небольшое недовольство. А то еще, бывает, спрашивают: «Можно с вами сфотографироваться?» — отвечаю: «Можно». После чего начинают копаться в сумке, пытаясь достать фотоаппарат, или просят его у кого-то, или пленку в него вставляют... А я по-дурацки стою и жду, когда они нако­нец закончат приготовления. Неприятно.

— Денис, а как ты относишься к этой не­избежной части жизни твоей мамы?

— Если по правде, с презрением. Не нравится мне все это. Вот один раз шли мы с мамой по улице под сильным дождем, ма­ма укрыла меня кожаной курткой — в пе­редаче про погоду обещали, что будет сол­нечно, и мы не захватили зонты. Так к нам пристал человек с фотоаппаратом и просто не давал пройти. Мы же мокли, могли простудиться, а ему — хоть бы хны. Такие, как он, прямо на шее виснут. Не люблю я эти их улыбки фальшивые. Ну зачем им этот автограф? Что они с ним делать будут? Все равно же забудут где-нибудь, потеряют, а то и вовсе порвут или в камин кинут, чтобы пламя разгорелось...

Елена: Сын правда очень плохо ко все­му этому относится. Когда мы с Динькой ездим в зоопарк, или в кинотеатр, или еще куда-то, то хотим побыть вместе, пооб­щаться, обсудить увиденное. Но общаться нам не лают, потому что я занимаюсь ис­ключительно раздачей автографов и фото­графированием, а Денис где-то сбоку бол­тается. Он из-за этого нервничает, поэтому я пытаюсь замаскироваться — скрыться под кепкой, за темными очками, чтобы ме­ня как можно меньше узнавали...

Посочувствовав Елене, корреспонденты «7Д» все же заметили, что внимание публи­ки не всегда бывает только обременитель­ным. Есть в нем и свои безусловные плюсы. «Елена Яковлева! — объявили в микрофон по­сле того, как все пассажиры уже размести­лись в самолете. — Подойдите, пожалуйста, в первый салон к старшей бортпроводнице». Результатом кратких переговоров стало перемещение Лены с сыном в комфортабельный салон бизнес-класса. Так члены экипажа про­явили свое отношение к актрисе, используя все предоставленные им в воздухе возможно­сти...

Венеция встретила гостей завораживаю­щим безлюдьем (не сезон), поначалу солнечной погодой (повезло) и всегдашними, не завися­щими ни от сезона, ни от погоды улыбками гондольеров, водителей vaporetto (водных ав­тобусов), хозяев всевозможных ristoranto (ре­сторанов), trattoria (харчевен), cicchetteria (за­кусанных), osteria (баров) и, разумеется, за­зывающими приветствиями (Buon giorno, signora!), звучащими из всех сувенирных лавок на торговых улочках. С первого же дня Дени­са невозможно было вытащить с пьяцца Сан-Марко — центральной площади Венеции. И в той идиллической атмосфере она стала единственным камнем преткновения между ним и мамой. На площади собираются тысячи pigione (голубей по-нашему), которые ра­достно облепляют любого желающего их по­кормить (корм продается тут же). Попыт­ки Лены укротить любовь ребенка к инозем­ным птицам с помощью рассказов о передаваемых ими инфекциях и внушений о правилах гигиены к успеху не привели — от своих любимцев мальчик не отрывался. Поэтому, смирившись с неизбежным, Лена по­ложилась на волю судьбы.

— Лена, когда я позвонила перед отъездом вам домой, Валерий ответил, что вы пошли в магазин за продуктам. Чем и ошарашил меня. Вы ходите по магазинам?! Неужели у вас нет помощницы по хозяйству?

— Нет, мы все делаем сами. И всегда так было. Никто лучше Валериной мамы не приготовит пельмени, никто не пожарит мясо так, как я его жарю. Зачем же я буду пользоваться услугами какой-то хозяйки? Мне легче самой делать. И магазины меня не обременяют — раз в неделю сходить за продуктами нетрудно. Да и Валера помога­ет во всем. Вообще, когда я уезжаю и Денис остается с Валеркой, у меня душа абсолют­но на месте. Если же он один на один с ба­бушками (когда совсем трудно, мы мою маму вызываем из Харькова) или с моей за­мечательной подругой и ее мужем, которые мне тоже помогают, у меня сердце не так спокойно. А с Валеркой — стопроцентно.

 

— Не хозяйственный, а надежный очень. Он может, конечно, что-то в доме за­пустить, у него может не быть еды для се­бя, но для Дениса и для собак всегда есть все, и все, что необходимо для них сделать, он непременно сделает. Мы вместе уже очень давно. Познакомились, как только я пришла в театр «Современник». Потом по­ближе познакомились. Потом очень долго жили нерасписанными... Свою роль в наших отношениях сыграла одна «иркутская «история». В самом начале моей работы в театре мы со спектаклем «Двое на качелях» поехали на гастроли в Иркутск. По дейст­вию мне надо было выбегать из одной ку­лисы, за задним занавесом перебегать к другой и уже из нее выходить на следую­щую картину. Мне казалось, что делать это надо максимально быстро. Обычно там бы­ла подсветка. Но один раз ее по какой-то причине не включили. Тем не менее я рез­во побежала, споткнулась обо что-то, упа­ла, очень сильно ушибла ногу (даже в глазах потемнело), но тем не менее в нужное время выскочила на сцену. Нога в области бедра болит дико, кажется, что что-то мок­рое разливается. Взглянула — крови вроде бы нет. После спектакля юбку подняла — а там гематома величиной во все бедро.

На следующее утро она еще разрослась, потем­нела... Все актеры стали проявлять сочув­ствие, подходили, спрашивали: «Что, у те­бя действительно большой синяк? Бедняж­ка! Ну-ка, дай посмотреть». И я, как дурочка, всем показывала свою травму. Они осматривали внимательно, ощупывали ее всю, цокали языком, поглаживали... Один, другой, третий... Пока я, наконец, глупая девчонка, не поняла, что им собственно на­до было. Валерка, между прочим, смотрел точно так же, как и все остальные. Вот с этого у нас как раз все и началось.

— Серьезно?

— Ну, не буквально с этого синяка, а как-то все вместе. Но сеточку из йода он мне наложил. Потом сам где-то порезался, и я его подлечила. Так и ходили мы в гости друг к другу, оказывая медицинскую помощь... В общем, с 85-го года мы вместе. Иногда я даже думаю, что мы уж очень спокойно, слишком тихо живем. Надо какую-то встряску себе давать. Потому что жить не ссорясь, душа в душу, скучновато немножко.

— Не ревнуете друг друга?

— В долгих человеческих отношениях разные этапы бывают. Вначале действи­тельно была какая-то ревность. Не с моей стороны, нет. Я вообще к этому чувству странно отношусь. Не понимаю, как мож­но жить с человеком и не доверять ему, по­дозревать в чем-то. А вот у Валерки было что-то такое: «А чего это он так на тебя смотрел?»... Потом у нас собачка появи­лась, и забота о собачке переросла в желание родить ребенка. Потом появился Динька, и вся наша забота перешла на него. И уже на ревность времени не оставалось. На­до было работать и растить ребенка.

— Ваша работа занимает больше време­ни, чем требуется не воспитание сына. Вы испытываете комплекс вины перед ребен­ком?

— Не думаю, что я уделяю меньше вре­мени семье, нежели любая другая женщина, работая на обычной работе. Я играю за месяц самое большее восемь спектаклей. Сейчас еще репетирую Кабаниху в «Грозе» Островского — роль не главная, четыре сцены за весь спектакль, так что занята не очень. Бывает, конечно, в один день и спек­такль, и репетиция, зато следующий день получается целиком свободным и целиком посвящен дому, сыну.

Ток-шоу «Что хочет женщина» на канале «Россия» мы снимаем блоками — за один раз сразу несколько вы­пусков, а с «Каменской» — уже все, отсня­ли третью, последнюю часть. Но пока сни­мали сериал, было действительно тяжело. Моя жизнь выглядела примерно так: утром приезжаю на поезде из Минска, вечером играю спектакль, после него сажусь в по­езд, еду в Минск, до вечера снимаюсь, если на следующий день опять спектакль, снова сажусь в поезд, приезжаю в Москву, играю спектакль, опять сажусь в поезд и еду в Минск, и так далее в течение полугола... Тогда все мои домочадцы, разумеется, на­прягались, вертелись как могли, потому что понимали — мама работает и нужно тер­петь... Но ведь остальные полгода я была только с сыном. А другие мамы работают с утра до вечера. Элементарный математиче­ский подсчет. Поверьте, не так уж Денис обделен материнским вниманием, да и вообще любовью родных.

 — Вы говорили, что мама к вам приезжа­ет из Харькова. Ваши родители живут там постоянно?

— Да, там было последнее место служ­бы моего папы, поенного. Так они там и ос­тались. Из-за папиной профессии мы по­ездили по стране очень много. Я сменила школ десять или одиннадцать... А в Харь­ков отца направили преподавать в танко­вом училище — он к тому времени окон­чил заочно московскую Бронетанковую академию. Приехали: родители мои, я да брат мой младший. Жить негде. Пока не прибыли студенты, мы существовали в ка­зарме, потом стали снимать какой-то хо­лодный флигель, Ну а после нам наконец дали квартиру.

— А актерская профессия откуда? Жаж­да красивой жизни?

— Жажда красивых переживаний. Мне казалось, что все, что связано с кино и с те­атральными переживаниями, это лучшее, что может быть в жизни. По телевизору я пересмотрела безумное количество москов­ских спектаклей, и, когда в 80-м году при­ехала в Москву поступать в ГИТИС, у ме­ня было ощущение, что я знакома со все­ми театрами и актерами. Правда, это произошло не сразу. После школы я снача­ла поступала в Харьковский институт об­щественного питания на факультет бухуче­та, потом ушла оттуда, работала в библио­теке, на радиозаводе, потом техником-картографом... И за эти два по-слешкольных года мое желание стать акт­рисой проявилось окончательно и беспово­ротно. Я и сейчас считаю, что это самая удивительная, уникальная профессия. Луч­ше ее нет.

— А что вам сказали родные, посмотрев «Интердевочку»?

— Безумно радовались они. Маме очень понравилось кино, она была в восторге, в конце плакала. А я переживала за ее реак­цию на фильм, тема-то скользкая. Хотя за этическую сторону я была совершенно спокойна — знала, что Петр Ефимович То­доровский не сделает пошлую, грязную картину.

— Тем не менее в ней были достаточно откровенные сцены.

 — Тодоровский со мной очень мучился, когда мы снимали постельную сцену с японцем. Я тогда заявила, что изображать все это не буду ни за что и вообще считаю, что такой эпизод снимать нельзя. У меня был какой-то детский протест, бунт ребя­чий. Петр Ефимович говорит: «Ты что? Это должен быть самый яркий, драматичный кадр, а ты так нехорошо ведешь себя. Твой партнер очень порядочный человек». По­сле чего у меня начиналась дикая истерика. Петр Ефимович все-таки придумал выход.

Он сказал: «Хорошо, я раздену тебя только по пояс, и все остальное мы будем делать сами». В результате я лежала как бревно, а он меня дергал за ноги, оператор Валера Шувалов тряс камеру, осветители теребили все осветительные приборы. Плюс к этому еще позвали гримера, который меня глице­рином намазал — дескать, я так вспотела, работая с этим японцем.

— Что же делал в это время японец?

— А он вообще отсутствовал на этих съемках, у него был выходной. Кстати, японца играл казахский артист Ментай Угепбергенов.

— Но ведь с вашей стороны все это было совсем не профессионально.

— Да, соглашусь. Но зато как професси­онально получилось...

— А Денис смотрел «Интердевочку»?

 — Совсем недавно баба Шура наша, ма­ма Валеры, говорит. «Ой, Дениска, иди, ма­мину картину «Интердевочка» показыва­ют!» И пока мы были на спектакле, они по­смотрели весь фильм. Вечером баба Шура ушла домой, а Денис меня спросил: «Ма­ма, что такое проститутка?» И я растеря­лась, не смогла сразу ответить на этот вопрос. Можно же было просто сказать, что это женщина, зарабатывающая на жизнь таким вот образом. Но я почему-то стала говорить про драматичную судьбу бедных, несчастных девушек, которые вынуждены делать это, чтобы хоть как-то прожить.

—А «Каменскую» сын видел?

 — Третий блок — да, смотрел серьезно, с явным интересом. Но, по-моему, под ко­нец устал видеть маму в роли милиционе­ра, расследующего особо тяжкие преступ­ления. Как-то у него спросили, не страшно ли ему смотреть сериал, где вокруг мамы столько бандитов, столько трупов. «Совер­шенно не страшно, — мужественно отве­тил Динька, — потому что, когда я смотрю, то всегда про себя повторяю: «Это всего лишь кино, всего лишь кино.,.» Признать­ся, я и сама подустала от всего этого. От этого количества трупов, убийств, в которых так долго варишься, — все-таки три ра­за по 16 серий — поневоле начинаешь ус­тавать. Да и с героиней уже хочется, чтобы что-то произошло — какой-то надлом, или срыв, или ребенка она родила бы, что ли... А с тем, как есть, больше уже жить вместе нельзя. Поэтому, когда сказали, что третий блок, наверное, будет последним, я выдохнула с облегчением. Но, с другой стороны, и какой-то страх появился, «Господи, — ду­маю, — закончилось. А вдруг после этого я вообще как артистка никому интересна не буду? Прилепится фамилия Каменская — и все. Была же я 10 лет «интердевочкой»...» Но, слава Богу, недолго этот ужас меня му­чил. Замечательный режиссер Валерий Пе­трович Тодоровский предложил мне инте­реснейшую роль в своем фильме. И этим летом я уже с удовольствием работала в художественном кино с рабочим названием «Мой сводный брат Франкенштейн». И во­все не в роли милиционера.

— В жизни вам приходуюсь сталкивать­ся с милицией?

— Только тогда, когда у нас угоняли ма­шины — сначала одну, потом вторую. Ка­кая-то фантастическая история. Наша се­мейная автоэпопея началась с ржавой «ко­пейки», 10 лет назад купили ее и учились ездить. Я на нее так и не села, говорила; «Нет, Валера, это не для меня. Вот когда у нас будет новая, тогда и я начну водить». Я боюсь дорожных неприятностей, если вдруг что-то случится — что буду делать? Конечно, я знаю, как открывается капот, но также знаю, что никогда в жизни туда не полезу, потому что ничего не понимаю в этих механизмах... Долго мы шли до нашей первой новой «девятки», но все же дошли... Через месяц ее угнали. Потрясение было невероятное, передать словами невозмож­но. Кража машины — это такое оскорбле­ние, как будто тебе в душу плюнули. Ты на нее копил, все в нее вложил, а она вдруг — чик, и исчезла. Словно в кучу дерьма тебя окунули, и не знаешь, как отмыться. Но... через пять дней ее нашли. Позвонили и сказали: «Подъезжайте, вроде бы ваша ма­шина отыскалась». Поверить в эту сказку было невозможно. И когда мы увидели ее — без шин, без подголовников, без всего, — мы так скакали вокруг нее, как вокруг новогодней елки...

Со временем наша се­мья добралась уже до первой иностранной машины, купили подержанную «Рено». Так и ее угнали — из «ракушки», заднюю стен­ку оторвали. И, поверите ли, ее тоже фан­тастично разыскали через пять дней. Про­сто везение, уникальное стечение обстоя­тельств. Когда мы подали заявление на эту машину в розыск, оперативники уже сиде­ли на хвосте у какой-то банды, занимаю­щейся угонами. И получилось, что, как только угнали нашу машину, произошла облава. Поэтому наша еще даже не разо­бранная стояла... А после «Рено» у нас появился «Мерседес» — любимая игрушка мужа...

— Надо полагать, Яковлеву — Каменскую сотрудники ГАИ как родную встречают, «коллега» все-таки?

 — По правде, нас почти что не останав­ливают, так как мы правил не нарушаем. Но однажды был очень обидный эпизод. Едем мы с Валеркой из театра после спек­такля «Пигмалион». Два с половиной часа я на сцене плакала, смеялась, слезы текли, тушь, помада размазывались... А у меня нет привычки умываться в театре, я люблю это делать дома. Считаю, что грим надо сни­мать основательно, чтобы не оставалось морщин, хотя проблемы с кожей лица все равно существуют. Но чтобы их было мень­ше, я предпочитаю дома как следует от­мыть лицо от пыли, грязи, грима... И вот мы едем после триумфального спектакля, и около Таганки нас останавливает сотрудник ГАИ... Валера выходит, спрашивает: «Что случилось?» «Проверка документов, — говорят. — А что это у вас глазки такие красные?» Но ведь Валерка три часа тру­дился на сцене, а там свет рампы, глаза сильно воспаляются...

Гаишник начал изу­чать документы. Чувствую, дело затягива­ется, выхожу из машины: «У нас какие-то проблемы?» Он на меня посмотрел (я толь­ко потом поняла, что у меня вид, наверное, непрезентабельный был — следы от слез, смазанная помада, волосы после парика в разные стороны, глаза размалеваны) и го­ворит так смачно-скабрезно: «О-о-о-о!» И этим «о-о-о» было все сказано — мол, зна­комые лица, да еще в таком виде. Я гово­рю: «Что ваш возглас означает?» Он в ответ: «После гулянки едете? Выпили малек, в ресторанчике посидели?» Я говорю: «Как вам не стыдно! Мы едем с работы, после спектакля, а вы позволяете себе такое вот «о-о-о» в мой адрес. С какой стати? Кто вам дал позволение в связи с этой полоса­той палкой говорить таким тоном человеку это ваше «о-о-о»?»

— Майор Каменская проснулась...

— Проснулась до такой степени, что первый раз в жизни я себе позволила ска­зать, что мы снимаем уж которую серию «Каменской», ездим как сумасшедшие ту­да-сюда на ночном поезде, работаем до изнеможения — и все для того, чтобы вас, ре­бята, хоть немножко уважали, чтобы к вам как к людям относились. А вы себя так ве­дете... Вот как я базарила. Меня страшно разозлило это хамское отношение. Я им го­ворила: «Идите, смотрите — у нас полное заднее сиденье цветов от благодарных зри­телей. А к вам никогда не будут люди относиться как к сотрудникам дорожно-патрульной службы, вас как называли «гаишниками», так вы ими на всю жизнь и останетесь». Все сказала, что могла. Потому что дикое негодование было и обида. Я думала тогда: «Если они со мной так обраща­ются, что же они вообще делают с людьми?» Нет, так нельзя... Потом подбежал старший по званию, извинился, отдали честь, вернули документы. Но неприятный осадок остался...

— Лена, вам хотелось бы, чтобы сын стал таким же известным, как мама?

 — Всю жизнь мне в мечтах виделась та­кая картина: я уже на пенсии, сижу на три­буне Уимблдона, а комментатор говорит: «А вот и мама Дениса Шальных, она на всех турнирах присутствует, смотрит, как играет ее сын». А я утираю украдкой слезы радости. Мне почему-то всегда такого хоте­лось. Но так уж сложилось, что мой ребе­нок занимается карате, а не теннисом.

— Ну а посидеть на боях без правил — такой мечты у вас нет?

— Я даже сейчас не могу смотреть на тот мордобой, которым они занимаются. По­нимаю, что пока там не сильно лупцуют друг друга, на них — шлемы, защитные щитки, им не так больно. Но мне... Нет, не могу. А занимается Динька с пяти лет. Мы просто хотели, чтобы он был физически развит и научился за себя стоять... Там очень хорошая физическая подготовка. Уже сейчас, в 11 лет, Денис садится на поперечный шпагат... Но я ни в коем случае не хочу, чтобы он стал каратистом.

— А кем хотелось бы? Уимблдон уже, на­верное, вряд ли возникнет?

— Да уж... Смешно загадывать. Хочет­ся, чтобы он был просто достойным чело­веком. Ой, как красиво сказала! Но это на самом деле серьезно. Вот сказала эти слова и стала вспоминать, а чем в своем сыне я уже сейчас могла бы гордиться? Знаете чем? Мне кажется, что у Диньки душа очень тонкая, он очень ранимый. Я думаю, если ребенок плачет по поводу того, что случилось с Бэмби, значит, с ним все нор­мально. Не важно, станет ли мальчик популярным. Но хотелось бы, чтобы когда-нибудь мне с восторгом сказали: «Боже, неужели это ваш сын?!» Я бы очень горди­лась...

Юного орнитолога все же иногда удава­лось вырвать из цепких голубиных когтей ради того, чтобы полюбоваться великоле­пием Дворца дожей, насладиться роман­тичностью Моста вздохов, путешествием на плавно раскачивающейся гондоле и вооб­ще всем сказочным видом этого необыкно­венного города на воде. Более того, Денис без колебаний согласился отправиться в го­род Верону, дабы постоять на знаменитом балконе Джульетты. Не зря же он перед поездкой по настоянию мамы самолично прочитал всю шекспировскую «повесть» — ту самую, которой нет печальнее на свете. К тому же перед отъездом мама предупре­дила сына: «Имей в виду, я не скажу ни од­ного слова по-английски. Разговаривать будешь ты!» Слово свое Елена сдержала, и во всех общественных местах по-английски говорил только Денис. Решал все проблем­ные вопросы, чувствуя высокую ответст­венность за возложенную на него обя­занность. В ресторанчиках заказ на всю компанию всегда (и беспроигрышно) делал именно Дениска.

— Денис, тебе нравится Италия? — полюбопытствовала я у мальчика, как раз когда мы все сидели в пиццерии.

— Здесь достаточно интересно. Но са­мое яркое впечатление на меня произвели голуби на главной площади Венеции.

— А как тебе показалось, удалось по­практиковаться в разговорном английском языке?

— Я почувствовал себя намного уверен­нее, чем прежде. В Москве я немного стес­нялся говорить с иностранцами, а здесь та­кое ощущение, что итальянцы тоже не очень хорошо говорят по-английски, пря­мо как и я. И это облегчает общение. 11-летний Денис излагает свои мысли не по-детски основательно и взвешенно, чем немало удивляет общающихся с ним взрослых людей.

— Денис, скажи, с кем из родителей у те­бя более доверительные отношения?

— С обоими. Я могу и папе, и маме свои тайны доверять.

— А кто из них добрее?

— Оба бывают и добрыми, и... Ну, то есть могут и похвалить, и наказать.

— Как же тебя наказывают?

— Например, могут сказать: «Неделя без компьютера!» или «Ты туда-то не поедешь». И, к сожалению, слово свое держат.

— Какой из маминых фильмов тебе боль­ше всего понравился?

— Да они все по-своему хорошие... Ну вот «Каменскую» мне было поинтереснее смотреть.

— А ты не ревнуешь маму к партнерам, с которыми она играет?

— Раньше я к этой теме очень серьезно относился. Но сейчас, уже повзрослев, не принимаю их всерьез... Елена с улыбкой прервала наш диалог: «Однажды Денис мне сказал по поводу Ка­менской: - «А что, твоего мужа только этот артист мог играть?» «Разве тебе он не по­нравился?» — спрашиваю. «Да нет, — гово­рит, — просто мне кажется, что эту роль смог бы и другой сыграть». Постепенно я вы­яснила, что ему не понравился сам факт то­го, что вообще какой-то чужой мужчина так долго играет роль моего мужа.

— Денис, ты с ребятами обсуждаешь ка­кие-то мамины картины?

— Нет. Не люблю я на эти темы гово­рить с ребятами, потому что они начинают завидовать и придумывают всякие глупые истории. Иногда неприятные, может быть, даже неприличные.

— Тебе приходилось когда-нибудь засту­паться за маму?

— Да, приходилось. В школе. Это уже достаточно давно произошло. Семикласс­ник начал говорить мне: «О-о, вот идет сын копа», ну и всякие гадости про мою маму. Мне это не очень понравилось, и я, откро­венно говоря, его побил. Ему пришлось ретироваться.

— Но он же старше тебя. Не побоялся?

— Нет. Когда речь идет о родных или друзьях, тут нечего бояться. И я могу за се­бя постоять. Но, кстати, я никогда не всту­паю ни в драку, ни в ругательства первым.

— Тебе впервые пришлось самому порабо­тать в кино в качестве актера у Аллы Сури­ковой. Привлекла эта профессия?

— Если говорить правду, я это сделал только для того, чтобы получить свой пер­вый гонорар.

— И как ты им распорядился?

— Я эти деньги потратил намеренно бы­стро. Много чего сделал. Купил компью­терные игры, фигурки для раскрашива­ния... И до сих пор у меня еще лежит око­ло тысячи рублей.

— То есть это была запланированная разовая акция. А ты размышляешь о том, чтобы в дальнейшем, как родители, стать актером?

— Не хочу заниматься этой профессией. Ну предстаньте, я вырасту, у меня появятся жена, дети, и если я стану актером, то буду очень редко с ними видеться, разговари­вать, обсуждать их школьные дела, оценки, ходить вместе куда-то. У меня просто не бу­дет возможности делать это часто. Придет­ся же на гастроли ездить, на съемки, на фе­стивали какие-то... Ну, вот как у мамы это бывает постоянно. Даже на форум поли­цейских ее приглашают, что, по-моему, со­вершенно непонятно, ведь мама только иг­рает полицейского, а по-настоящему не имеет никакого отношения к этой работе. А я вот не хочу по-настоящему иметь ника­кого отношения к работе актера...

«Дайте мне, пожалуйста, еще один ста­кан кока-колы», —- обратился по-английски Денис к официанту, пожелав утолить жаж­ду после столь категоричного заявления. Официант, принеся запотевший стакан, вдруг сказал, обращаясь к нашей честной компании: «Какой молодчина этот мальчик, как хорошо он говорит по-английски». Лена тут же начала указывать жестами на Де­ниса и на себя, поясняя по-русски: «Это мой сын!» «Поздравляю! Вы можете им гордить­ся», — заключил итальянец. «Ну что ж, — подумала я, — кажется, материнская мечта Елены Яковлевой начала сбываться». И мне показалось, что Лена по­думала об этом же...

Зайцева Т.
 


 

Создание сайта:    
Web-дизайн, сопровождение:
Агентство "Третья планета" www.3Planeta.Ru
Программирование: Студия 3Color.Ru