(c) Официальный сайт Елены Яковлевой - elena-yakovleva.ru.
  Интервью
Москва закулисная: тайны, мистика, интриги"

За 15 минут до начала спектакля
Яковлева уже в гриме, в костюме. На ней льняная шапка грибом. Такой же пиджак и сумка, как у санитарки, поперек. В гримерной сильно накурено.
- У тебя выход на какой минуте?
- На первой.
- Но скажи,как это происходит: вышла на сцену – и ты другой человек? Не понимаю.
- Оно как-то в секунду происходит. Вообще, у каждого актера все по-своему. Я всегда прихожу очень рано в театр, часов в шесть. Хожу, трындю абсолютно безотносительно к спектаклю. Все думают – какая несерьезная артистка, она несерьезно к работе относится, а у нее же - драматическая роль. Хихикать могу. Бегать по коридору.
- Куришь опять же…
- Обязательно.
- Сколько сигарет выкурила?
- Да уже штуки три, как пришла.
- А почему ты сама гримируешься?
- Я люблю сама. Не знаю почему.
- А как другие готовятся к выходу?
- Это по-разному. Ну Игорь Владимирович Кваша, например, на "Титуле" будет прыгать за кулисами и повторять первые фразы. Невничает, все трогает…
- А у тебя был случай срочного ввода?
- Бог миловал.
- Значит, не любишь острых ощущений?
- Нет, я их люблю, но не до такой степени. А острые ощущения – они все время, никуда не денешься. Можно играть десять спектаклей подряд, и все равно будут эти ощущения. Например, вчера на "Мы едем, едем" не поставили ступеньки, по которым я должна спускаться. Забыли. Я только в полете заметила, что ступенек нет. Но ничего, сконцентрировалась, опустилась, как будто так и надо. Никто даже не заметил, что я чуть не упала и не разбилась.
Мы один раз упали с Гафтом на "Пигмалионе", прямо в середине спектакля. Он запутался ногой в плаще, начал падать и меня за собой повалил. Cиняки были жуткие.
- Внимание. Три звонка. Три звонка. Прошу всех приготовиться к началу спектакля. – Голос из репродуктора перекрывает поток вопросов.
От удара чьей-то руки широко распахивается дверь. Явление второе – те же и Кваша. Загорелый и спортивный Кваша чмокает Партнершу и уводит ее на сцену.
Акт первый
За сценой – темнотища, как исключение из правил в учебнике русского языка : “Ни зги не видно”. Внутренние порталы растворяются в темноте , и без привычки здесь элементарно набить шишку. Сегодня играют “Титул”. Тихо, слышен только усаживающийся зал : кашляет, сморкается, хлопает креслами. Нервозность ощущается в идеально прямой спине Яковлевой. А Кваша, как и было обещано, подпрыгивает, что-то бормочет под нос и трогает все руками. В том числе и коленки своей партнерши – возлюбленной по спектаклю.
- Кваша пристает к Яковлевой за кулисами, - говорю я в диктофон, чтобы не забыть сию легкомысленную деталь.
- Потому что мы с ней друзья, - смеется Кваша, - и с ее мужем тоже. Это у тебя нет моральных принципов. А у меня – есть.
Bcе смеются. Но радисты уже пустили голос Паваротти, выпевающего что-то итальянско-сладкое. Белиссимо-фортиссимо.
- Ленка, Ленка, давай, пошли, - торопливо шепчет Кваша, и, схватившись за руки, они выскакивают на сцену, задохнувшись, как После долгого бега.
Пока их персонажи выясняют отношения, помреж Таня рассказывает мне шепотом, что Яковлева на сцене никогда не зависит от собственного настроения, она без особых прихотей, закидонов и просит только одно.
- Чай. И мы знаем это и готовим. Вот сейчас она выскочит со сцены, попьет, потому что горло сохнет, и побежит обратно. Она не может без чая.
Спектакль “Титул” за кулисами тих, как украинская ночь, в том смысле, что никто не бегает, ничего не двигает и реквизит минимальный – батарея бутылок “Амаретто”, водки, шампанского.
- Шампанское-то хоть натуральное? - интересуюсь я больше от скуки, и рука тянется к серебряной головке “Советского”.
- Не трогай, не трогай, слетит, оно и так еле держится! – кричит мне Кваша, который через пять минут схватит эти бутылки и будет их вскрывать на сцене, как новенькие, только что принесенные из ларька.
Под эту “выпивку” выясняют отношения по-русски : с криком, шумом и исключительно под “Очи черные”. Слышно, как зал хохо- чет. Аплодирует. Вся в слезах, Яковлева выскакивает за кулисы и бежит в гримерку.
Антракт (20 минут )
Как и не было слез. Она смеется. Раздевается, остается в одних колготках, кричит на чей-то стук в дверь: “Если мужчина – нельзя!” Переодеваться ей помогает костюмер Сашенька, с виду натуральная десятиклассница. Через пару минут Яковлева уже в чем-то васильково-шелковом и, откинувшись на стуле, с удовольствием затягивается сигаретой.
- Лен, ты перед спектаклем ешь?
- Не-а. На "Крутой маршрут" заправляюсь.
- Почему?
- Так легче испытывать чувство голода (ее героиню в тюрьме пытают голодом. – М.Р.). А на "Титуле" тяжело есть, потому что во время спектакля приходится стаканов двадцать чая выпивать – с полным животом не сыграешь. И перед "Пигмалионом" тоже почему-то не могу есть. Ой, у нас был один ужасный спектакль - "Двое на качелях", который всегда, Сашка не даст соврать, шел при полном зале (Сашка кивает) И вдруг видим, как по проходу идет женщина. Подходит прямо вплотную к сцене и щвыряет какую-то кипу бумаг, перевязанных ниткой. И говорит : "Что же ты, Лена, такую замечательную роль портишь?"
- Я бы умерла на месте…
- Мы в панике, но продолжаем играть. Хорошо Сашка Кахун (партнер Яковлевой в "Двое на качелях" – М.Р.) нашелся. Спрашивает зал: "Так на чем мы остановились? Продолжаем?" Все загудели – мол , продолжаем. Не помню, как доиграла. В антракте Говорю : "На сцену не выйду , делайте что хотите". Потом выяснилось, что она сумасшедшая, даже вроде бы раньше в театре работала. Несколько спектаклей сорвала. После этого случая был страх сцены.
- А скажи, Лен, сцены опьянения или сумасшествия легче играть, чем любовные?
- Любовь очень сложно играть, потому что мы, артисты, не слепые, не глухие. Каждое движение зрительного зала напрягает. Иногда я думаю,что, наверное, я что-то не так делаю, если ему во время объяснения и поцелуя кашлянуть захотелось. А бывает, что просто идеально можно тянуть паузу. Знаешь, как у Моэма: "Чем артист больше, тем пауза длиннее". Ха-ха. Так иногда ее могу тянуть без конца. И тогда такой кайф, что думаешь: "Я это или не я".
Снова радиоголос:
- Три звонка. Три звонка. Просьба всех приготовиться к началу второго акта.
Акт второй
Помреж Таня никак не овладеет водопроводным краном, которым она регулирует дождь, заливающий авансцену. Кран этот, похоже, жертва сантехников: то льеткак бешеный, то совсем не льет. Если прижаться к крайнему внутреннему порталу, то можно увидеть, как перебравшую спиртного героиню Яковлевой штормит по сцене. И в этой пьяной качке, выжимающей смех из зала, столько грусти…
Кваша завел меня в тьму-тьмущую, где мужчине и женщине (даже если она журналист) вдвоем находиться опасно, и прошептал буквально следующее:
- Она никогда не халтурит и не дает себе слабины. У нее глаз настоящий, понимаешь? Она помогает своей настоящестью.
- Какие громкие слова…
- Это для тебя громкие, для меня номальные. С ней нельзя рядом кое-как играть. С кем-то даже тянет кое-как, а с ней – нет.
- Она хорошая?
- Она не просто хорошая. Она – она замечательная, и недостатки у нее, может, и есть, но я об этом даже говорить не хочу.
Cказал и ушел. Вскоре появилась тетенька с фонариком, чтобы вывести Квашу со сцены, когда в финале вырубят свет.
После спектакля
- Тебе легко плакать на сцене?
- Если слезы внутренне ролью оправдываются, то легко. А если нет, то играть приходится всухую.
- Что ты всухую играешь?
- Ничего.
- А глицерин в глаза не пробовала?
- Один раз мне сказали: "Плач с глицерином красивше будет. Нос не будет краснеть". Но так щекотно, когда он катится по щеке, что… Ой, если мужчина, то нельзя.
- Ты устала после спектакля?
- Не-а. Есть какя-то нервозная вымотанность. В принципе можно еще один спектакль сыграть. У меня все время такое желание: мне кажется, что второй – вот он будет лучше. А…
- А глаза у тебя – заплаканные.
- Вообще, я с детства плакала очень легко. Одно грубое слово – и уже вся трясусь, слезы на глаза наворачиваются. Так что заплакать – не проблема. На съемочной площадке я никогда в жизни не собираюсь перед словом "мотор". А в жизни почти не плачу. Ну, если только после долгой разлуки с ребенком.
- Что, жизнь не дает особых поводов для слез? Ты такая благополучная? В порядке?
- Ну как бы да. Слушай, я завтра в Израиль лечу. Вещи надо собирать.
- Пора завязывать.
Большой Матросский переулок (22 часа)
"Завязывать" пришлось у нее дома на Матросской тишине.
- Слава Богу, мы скоро отсюда уедем, - говорит она.
- Ты с ума сошла! Потерять это место – значит потерять потрясающий имидж, которого ни у кого нет: звезда, живущая почти на помойке . Интердевочка в окне с видом на тюрьму.
Дом по Большому Матросскому переулку, где живет популярная актриса, с виду из разряда генеральских, как будто создан для журналистских экзерсисов в мерзопакостных эпитетах. Грязные, мутные окна в подъезде, осыпавшаяся, как рыбья чешуя, штукатур- ка, сломанные двери, оторванные ручки, выбитые окна… Вонь, гадость, для полноты картины не хватает помоев на лестнице.
- Интересно, какой контингент здесь проживает, кроме артисток?
- Нормальные толкько те, кто с детьми и с собаками. Но такой концентрации пьющих людей я в жизни не видела.
- Зато они, выпивая за твое здоровье, наверное, говорят дружбанам: "А с нами, блин, интердевочка живет".
- Ага, и заходят после этого сразу деньги занимать. Поначалу мы давали, но потом сказали:” Ребят, посмотрите, как мы живем. Cколько можно?” А почему ты так мало кофе берешь?
- Здесь вопросы задаю я. А правда, что ты была техником-картографом? И вообще, что это такое?
- Да, была. Это сидит кучка женщин, у каждой свой светящийся стол, на который кладут карты. Тебе дают местность, и на проз- рачной бумаге ты должна речки нарисовать, потом какие-то маленькие кубички – значит сёла. Ручейки, пригорки возвышенности… Потом всё это соединяется, и получается настоящая топографическая карта. Между прочим, эта профессия раньше применялась только в пяти городах Советского Союза. Для человека с фантазией это замечательная работа: приклеил село и думаешь: "Не поехать ли туда, потому что так хоршо – ничего кругом нет".
- А вот если бы использовать твою профессию знатного картографа и попытаться нарисовать карту жизни. Чего бы на ней было больше?
- Я однажды видела ее из моего самолета, когда в Индию летела. Сплошные горы. Причем разные: где много белого снега, где мало. Равнина и сейчас не вырисовывается, хотя и профессия есть, и другое.
- А самое интересное – пропасти?
- Их много.
- В какую из них ты не хотела бы снова упасть?
- Ну, мой уход в Ермоловский театр я бы обозначила большой впадиной вулканического происхождения. Три года вне "Современника", хотя что-то же случалось в жизни: съемки и так далее. Но ощущения, что ты находишься в театре, в живом организме, каким был "Современник", такого не было. Это вообще высказать невозможно.
- "Я была дурой, идиоткой и, может быть, даже подлой" – теперь ты так думаешь о своем уходе?
- Да вообще и это есть: и дура, и подлая я. Что откуда взялось – не знаю, но ведь все у меня было – роли в "Современнике, хорошее отношение. Но…
- Может, звезданулась?
- Может быть. Но я бы так не сказала, потому что в принципе у меня не было повода для этого. Хотелось утвердиться еще больше, а тут на стороне, в Ермоловском, роль Настасьи Филипповны посулили, спектакль "Горе от ума"…
- И в результате?
- Только одна роль была.
На кухне, где мы сидим, свистит чайник и работает телик. Киркоров на экране беззвучно открывает рот.
- Он тебе нравится?
- Так он вроде ничего, но сложное отношение к нему. До женитьбы на Алле он был такой толстый, в сале, а у меня ребнок должен был родиться. Определили, что мальчик. И было два имени – Филипп и Денис, - которые нам нравились. Когда я увидела Киркорова, почему-то от Филиппа сразу отказалась. Остался Денис. А когда время подошло рожать, вспомнила, что у Галины Борисовны Волчек сын тоже Денис и тоже, как мой, - Скорпион. Ну, думаю, приехали: теперь в театре точно скажут, что я подхалимка. Между прочим, так и сказали. А я им говорю: "Если бы я была подхалимкой и хотела Галине Борисовне понравиться, то сына Галей бы назвала".
- Ты избавилась от груза прошлой глупости или предательства?
- Я всё боялась, что меня в какую-нибудь критическую минуту упрекнут. Но вот уже черт-те сколько лет прошло, но ни от кого никогда ничего. Как вернулась – тут же роль дали…
- А ты не думала о своих ролях вот что: режиссеры особенно киношные, приговорили тебя пожизненно быть проституткой?
- Я вообще-то рано начала. На вступительных экзаменах я читала монолог Катюши Масловой из "Воскресения". И до "Интердевочки" был фильм "Полет птицы", где я играла Лёку, неудачливую артистку. Так она себя всю мужчинам отдавала. И вот у нее один муж был Юра Богатырев, другой – Ефремов-старший, третий – Автандил Махарадзе, четвертый – Родион Нахапетов. Но у меня, правда, был проблеск – фильм "Cердце – не камень", где я сыграла очень порядочную женщину.
- А тебя не угнетает хроническая путанская реальность?
- Если бы я сыграла все, что мне предлагали, то была бы образцовой стопроцентной проституткой. Я еще выбирала. Все считают, что мое лицо социально и больше соответствует нашей жизни.
- Социальное или сексуальное? Ты хотела бы получить титул секс-бомбы?
- Сексуальной меня никогда не называли. Для этого нужен другой образ жизни. И такую фигуру, как у Монро, надолго не сохранишь.
- Не пойму, ты придуриваешься или кокетничаешь? Ты – стройная, красивая, талантливая. Вон глаза на пол-лица.
- Ну, у меня, как у всех, комплексы. Да – глаза есть. Только все спрашивают: "У тебя глаза грустные, наверное, жизнь несчастная?" А это природа такая – опущенные книзу глаза. И что тут делать – подтяжки?
- А как на твоей карте обстоит дело с водоемами, где время от времени ты охлаждаешься?
- Есть. Это участок под Наро-Фоминском. Там у меня на даче ни света, ни газа, ни воды.
- Интересная ты звезда: живешь напротив тюрьмы, и дача у тебя еще та…
- Замечательно живу. Когда возвращаюсь с дачи в Москву через два дня, то такое чувство, как будто неделю не была.
- А у тебя нет другого чувства: что ты звезда, но живешь не по звездным меркам?
- Рядом еще Ганнушкина, туберкулезный диспансер.
- И благополучие материальное из тебя совсем не прет. Не обидно, а?
- Иногда бывает, особенно когда артисты телесериала "Династия", сидя в шикарных апартаментах, рассказывают: "Все это я купил на свой гонорар от сериала "Династия".
- А ты что купила после "Петербургских тайн"?
- А мы с ребятами два года оттрубили – еле прокормились.
- Основной добытчик денег в семье – ты?
- Ну как… Съемки не дают сейчас больших денег. А Валера в последнее время отказывается от съемок, потому что считает, что два снимающихся артиста в доме – это плохо.
- Почему? Впрочем, можешь не отвечать – спросим у него, когда вернется.
- Мы четырнадцать лет живем вместе. Я как пришла в театр, мы скоро с ним зароманились. Cошлись на гастролях, как это у них, артистов принято. Была сложная ситуация: как бы я была замужем, и он был женат. Мой муж – на курс меня младше – заканчивал институт, а я поступила в театр. Уехала на гастроли.
- И тут… Ты изменила мужу?
- Духовно – да. А через год как бы случайно все вышло. Очень поздно мы закончили с Валерой обои клеить в моей комнате в общежитии.
- Ну в таком случае я не спрашиваю, жалеешь ли ты, что он в тот вечер клеил обои…
- Нет. Он очень хозяйственный, полочки мне сделал. - Значит, брак по расчету, выходит? - Ну да. Он ведущим артистом был, когда я пришла в "Современник". Профсоюзный лидер, член компартии. Блондин лет пяти от роду пришел на кухню и, мусоля палец произнес:
- Мам, не разговаривай с этой тетей.
Блондина пришлось брать на "сникерс". Удовлетворенный, он исчез.
- Какой ангел…
- Ангел – это оболочка, а внутри – демон. Если серьезно, я сейчас понимаю одно: дети от природы настолько свободны, что моя первостепнная задача как матери – эту свободу в рамки не загнать. Поэтому Дениска может бегать, кричать, мешать – мы иногда и прикрикнем на него, но свободу бережем. Я не ожидала, что это так заманчиво и интересно – материнство.
- А в связи с этим ты не хотела бы сыграть учительницу или многодетную мать?
- Нет.
- А стать многодетной матерью?
- Если бы другой профессией занималась, то хотела бы троих детей иметь: мальчиков и девочку.
- Последний вопрос: у тебя было прозвище?
- Яшка. Так в детстве звали.
И тут пришел муж
- А вас не обижает, когда говорят: "Шальных – а, это муж Елены Яковлевой"?
- Так не говорят. Меня знают и без Лены.
- Вы ревнуете ее?
- Были проявления, но не изматывающие душу. Сейчас нет. С рождением Дениса многие проблемы разрешились.
- А вы готовы принести себя в жертву ее карьере?
- Если без пафоса, то так оно и есть. Вот они "Мы едем, едем…" выпускали, а я Дениса четыре месяца пас.
- А вы жалеете жену: много работает, дом, ребенок?
- Да она без этого жить не может. Она, конечно, устает. А если не приносят три месяца киносценарий – она еще больше устает.
- Если слово "жалость" не подходит к вашим отношениям, то какое подходит?
- Ну… Может, "любовь". Уважать, жалеть позже будем, если доживем.

М. Райкина

>> Возврат в раздел Интервью на elena-yakovleva.ru.