Елена категорически отказывалась от интервью: "Господи, я уже все, ну, абсолютно все рассказала вашим коллегам и больше не могу слышать ни об "Интердевочке", ни о Насте Каменской!" Пришлось клятвенно пообещать, что не буду об этом спрашивать...


"Я и сама не все серии "Каменской" видела"


— Елена, мужчины вас часто обманывают?

— Пожалуй, нет. Если только по мелочи, чтобы скрыть неприятную новость и лишний раз не огорчать. А крупной лжи — нет, не припомню. А почему вы об этом спрашиваете?

— Хочу продемонстрировать верность данному слову и не поминать всуе следователя Каменскую.

— Похвальное желание, только, боюсь, труднореализуемое.

— Вовсе нет. Как говорил коллега вашей Насти Шерлок Холмс: элементарно, Ватсон! Я не смотрел сериал, поэтому мне гораздо проще не спрашивать о нем, чем пытаться поддерживать разговор.

— Вы не видели "Каменскую"? Как же вы так?

— Сам до сих пор не пойму, но вот угораздило. А вы, значит, считаете, я много потерял?

— Ну-у-у, не знаю... Во всяком случае, и не приобрели. Правда, я тоже видела не все серии, но у меня есть уважительная причина — работа в театре. Вечерами редко удается посидеть дома, да и по выходным, когда шла «Каменская», я часто бывала в «Современнике». Впрочем, купила все кассеты, поэтому у меня будет возможность длинными зимними вечерами наверстать упущенное. Я ведь люблю смотреть фильмы со своим участием.

— Правда? Обычно актеры говорят, будто терпеть этого не могут. Все равно, мол, изменить ничего нельзя, к чему расстраиваться?

— А мне нравятся мои работы. Но только старые, вышедшие этак лет десять назад. Смотришь и думаешь: боже, какая же я была молодая и наивная!

— Так вы и «Каменскую» собираетесь на десять лет положить на полку?

— Столько не выдержу. У меня же еще есть «Петербургские тайны», которые я тоже толком не видела.

— Словом, за ваши зимние вечера можно быть спокойным?

— За меня вообще не надо волноваться. Так и напишите: у Яковлевой все в порядке.

— Собственно, никто и не сомневается. Вы все время на виду. Правда, был риск, что так до конца жизни и проходите в «интердевочках», зато теперь есть шанс остаться в памяти народной товарищем майором. Я звание не перепутал?

— Кажется, кто-то обещал, что не будет задавать вопросов о Каменской? Вот такие вы, мужчины, верь вам после этого...
А если серьезно, мне пришлось биться десять лет, чтобы вы, товарищи журналисты, перестали к месту и не к месту вспоминать «Интердевочку». В какой-то момент я даже решила, что от себя лично сделаю подарок тому из интервьюеров, кто удержится от вопроса на эту тему. Правда, вскоре поняла: не стоит торопиться с покупкой награды — вручать ее будет некому, все неизбежно сползают на разговор о фильме Тодоровского.

— Но у меня вроде бы еще есть шанс отхватить приз?

— Поздно, поздно! И вы уже прокололись.

— Что ж вы раньше не предупредили! А хоть подарок хороший?

— Я постаралась бы...



«Как была провинциалкой, так ею и осталась»


— Я ведь собирался говорить не об интер-, а об обычной девочке, приехавшей много лет назад покорять столицу. Захват Москвы вроде бы состоялся, но удалось ли вам избавиться от комплекса провинциалки?

— Я была и остаюсь ею. Да, я приехала сюда учиться, смогла получить образование и работу. Кого за это благодарить? Господа, судьбу, Галину Борисовну Волчек, приютившую меня в «Современнике»?

— Себя благодарите, себя. До «Современника» вы сколько московских театров обошли? Девять? И везде вам показывали на дверь: гуляй, девочка. А девочка упорно лезла в окно...

— Конечно, провинциальная закваска сказывалась. Я не ждала, что мне поднесут все на блюдечке с голубой каемочкой, понимала: надо упираться, если хочу остаться в Москве. Ходила по театрам и предлагала свои услуги, но так и другие выпускники делали.

— Верно, однако кто-то, наверное, ломался на третьем отказе, кто-то — на пятом...

— Да, к «Современнику» наши ряды значительно поредели. Некоторые ребята, почувствовав, что в театральные труппы не попасть, решили попробовать себя в другом. И кое-кто весьма преуспел. Например, Вадик Цыганов стал музыкальным продюсером, вывел на эстраду Вику, жену. Правда, Вадим еще в студенческие годы очень интересовался пением и гитарой, поэтому его выбор нельзя назвать случайным. Лена Васильева и Наташа Григорьева работают на телевидении, ведут программы о культуре.

— Наверное, однокурсницы по старой памяти вас часто в эфир приглашают?

— Ни разу не было! Впрочем, я и не рвусь на телевидение. Раньше это имело хоть какой-то смысл: могла показаться на глаза родителям, живущим на Украине, мысленно передать привет. Сейчас же Киев практически перестал транслировать передачи из Москвы: можно сутками не слезать с экрана — все равно тебя никто не увидит дома.

— Вы домом что называете, какое место?

— Папа у меня военный, поэтому мы столько городов и городишек поменяли, что со счета сбиться можно. В редкостные дыры заносило, до сих пор вспомнить страшно. Однако — ничего, нормально жили! Правда, иногда за учебный год я успевала в три школы походить: начинала в одной, к зимним каникулам перебиралась во вторую, а заканчивала в третьей.

— Так часто кочевали из города в город?

— Не только поэтому. Приезжаем на новое место, а квартиры нет, жилье надо снимать самим. Мама устраивала меня в первую попавшуюся школу где-нибудь по соседству. Потом нам давали комнату на другом конце города, и мне приходилось переводиться, не бегать же на занятия за пять километров, верно? Я все школьные годы провела в роли новенькой. В этом была своя прелесть. Вроде бы везде учились по единой программе, но на практике получалось, что я то отставала от одноклассников, то опережала их. Особого желания грызть гранит науки я никогда не испытывала и умело пользовалась тем, что всегда можно было отговориться, сославшись на переезд: мол, я что-то пропустила и не выучила. Учителя относились ко мне снисходительно.

— А с ребятами как строились отношения? Новички обычно трудно приживаются.

— Ничего подобного. Я всегда была коммуникабельной, быстро находила приятелей, правда, предпочитала общество мальчишек. Если по соседству имелась помойка или угольная куча, меня надо было искать там. А где же еще? Лучшее место для игры в казаков-разбойников! А в одном из городов, куда перевели отца, нас поселили рядом с кондитерской фабрикой, на мусорной свалке которой я отыскала горы новеньких фантиков! Вскоре я стала обладательницей самой большой в городе коллекции конфетных оберток. Все мне жутко завидовали...

— Не сохранили фантики?

— Если бы я берегла все, что собирала, то пришлось бы для этого добра отдельное помещение выделять. Скажем, у меня было много спичечных этикеток. Потом пришел черед значков, затем — открыток... Но я ведь не только коллекционированием увлекалась. Например, записывалась во все кружки, которые только попадались на пути. В драматический, химический, физический, математический... Правда, надолго меня не хватало. Переезжали на новое место, и все приходилось начинать сначала.

— А в каких войсках служил отец?

— В бронетанковых. Он ушел в отставку в звании полковника.

— На танке вас не катал?

— Один раз. Я тогда даже умудрилась шишку набить.

— Крепость брони лбом проверить пытались?

— Меня усадили в кабину и надели на голову шлем, предупредив: не снимай! Я и не стала, лишь сдвинув его на затылок: шлем большой, я ушла в него по уши и ничего вокруг не видела. Мне же хотелось вести наблюдение через этот... как в танке называется то, куда смотрят?

— Фиг его знает. Я танки только по телевизору видел. Может, видоискатель?

— В общем, надо было посильнее прижаться к этой железяке, а я обо всем забыла и, когда танк резко стартовал и дернулся, со всей дури вломилась лбом — бум! Аж звон пошел. Шишак набила колоссальный, но это не умерило мой восторг. Одно время даже жалела, что женщин-танкисток не бывает.

— Увлекающаяся вы натура, Елена.

— А я вам о чем толкую? Это уже навсегда. Такой уродилась, такой и помру.

— Что, и любовь к коллекционированию с годами не иссякла?

— Какое там! Только крепче стала.


"Видели бы, как я еду после спектакля — будто сбрендила"


— Не решаюсь предположить, что же на этот раз стало предметом вашего внимания.

— Цветы. Садовые цветы. Недавно с подругой посчитали: оказывается, у меня на дачном участке растет более ста видов цветов. Правда, пока все не так красиво, чтобы приглашать фотожурналистов, но, думаю, года через три запросто смогу позировать на фоне своего цветника.

— Особо ценные сорта, наверное, везете из заграницы?

— Вовсе нет. Люблю покупать цветы у бабушек, торгующих вдоль дороги. Бабушки добрые, их растения всегда хорошо принимаются. Былинку воткнешь в землю, а она как распустится! Вообще-то у меня все приживается. Знакомые говорят: "Яковлева, у тебя рука зеленая". Надо будет как-нибудь полено посадить, проверить...
Знаете, я ведь никогда не жила в селе. Поначалу сама себе удивлялась: откуда это желание ковыряться на грядках? Когда Валера участок покупал, ни о каком цветоводстве и не помышляла. Более того, ходила и говорила: чтобы я горбатилась на этой даче? Никогда! А потом пошло, пошло... Двадцати соток уже мало: там — цветник, тут — теплицы... Поняла: красота притягивает. Однажды посадила цветок, и захотелось, чтобы на следующий год он вырос еще раз. И через два года, и через три... Кстати, оказывается, не только дурной пример заразителен. Я и своих мужичков приучила цветы любить. Когда надо лопатой помахать, помогают, не отказываются. Раньше Денис летом уезжал к родне на Украину, а в этот раз отказался: «Мама, я и так тебя редко вижу. Давай поживем на даче». Поскольку мою и мужа работу в театре никто не отменял, а няни у нас нет, мы с Валерой по очереди курсируем туда-сюда. Конечно, это утомляет, но лучше так, чем летом в городе торчать. Возвращаемся в городскую квартиру к началу учебного года — сыну ведь надо в школу. С дачи не наездишься, на дорогу уходит час сорок. Это уже не отдых, когда нужно с утра вскакивать, куда-то бежать, спешить.

— Вы сами за рулем?

— Вожу машину, но не люблю. Для меня это тяжелая работа. Необходимо постоянное внимание, что мне не очень нравится. Куда с большим удовольствием я мечтаю, летаю в облаках. Если бы вы увидели, как я еду после спектакля, наверное, решили бы: Яковлева сбрендила. Со стороны все выглядит странно: сидит в машине человек и сам с собою разговаривает. Псих? Не объяснишь ведь инспектору ГАИ, что я и за рулем продолжаю репетировать, проигрывать внутри фрагменты спектаклей. Какой там светофор? Успеть бы затормозить и не врезаться в другую машину...

— И часты такие "автомонологи"?

— Постоянны. Всегда находится причина быть недовольной собой. По-моему, это нормально. Только дурака все устраивает.

— Но ведь и с самокритикой можно переусердствовать.

— Да, иногда довожу себя до такого состояния, что боюсь выйти на сцену. Нет, вру: этот страх сидит во мне постоянно. Помню, что чувствовала в день премьеры в "Современнике". За час до спектакля меня обуяла паника. Я молила о наводнении, землетрясении, пожаре — о чем угодно, лишь бы спектакль отменили и меня оставили в покое. Когда в лифте поехала на сцену, надеялась, что свет потухнет, кабина застрянет, а меня не смогут быстро вытащить... Потом прозвенел третий звонок, я сказала себе: «Пора!» — и шагнула, как в пропасть... Господи, сколько же лет прошло с той премьеры? Неужели двадцать? Как время-то летит!


"Женщина заорала: убирайся! И я до сих пор боюсь зрителей, идущих к сцене"


— А что за история была у вас со зрительницей, которая по ходу спектакля вдруг подошла к сцене и стала кричать на весь зал, требуя, чтобы вы немедленно покинули театр?

— Жуткие воспоминания! Все так и происходило, как вы сказали. Только она к сцене не подошла, а поднялась на нее. Протянула любовную записку партнеру, а на меня стала орать: «Убирайся отсюда!» Помню, я оцепенела от страха. Позже узнала, что это сумасшедшая, не в первый раз устраивающая нечто подобное. Но в тот момент пребывала в шоке. Кое-как доиграла спектакль и думала, что больше никогда не смогу выйти на сцену. К счастью, вскоре закончился сезон, и я немного отдохнула, но до сих пор все сжимается внутри, когда вижу, что по залу кто-то идет к сцене...

— А бывает, что вы ненавидите зрителей?

— Конкретного человека, который чем-то шуршит или — того хуже! — говорит по мобильному телефону, могу невзлюбить. Или какого-нибудь весельчака, часто, громко и невпопад смеющегося в тишине. Но так, чтобы возненавидеть весь зал... Конечно, реагируешь на происходящее, глухой четвертой стены, о которой писал Станиславский, не существует. Все время чувствуешь дыхание людей, колыхание живой массы. Можно сделать вид, что ничего не замечаешь, мол, хлопайте, смейтесь, входите, выходите — мне все равно. Да, бывает, абстрагируешься от зала, но такое случается крайне редко, и воспоминания об этом потом долго хранишь как некий подарок актерской судьбы.

— Вы определенно не слишком уверенный в себе человек.

— Мягко формулируете... Конечно, не уверенный. Огорчает ли это? Пожалуй, нет. Самоуверенность, наверное, мне мешала бы. Отсутствие сомнений, по-моему, является признаком ограниченности.

— Но люди ведь разные есть. Кто-то ведь может сознательно сказать гадость, зная, как вы отреагируете. Вместо того чтобы послать козла, вы небось станете рефлексировать, в себе копаться.

— Ну-у-у, ничего, покопаюсь и успокоюсь. Это не смертельно, переживаемо. Правда, после таких эпизодов теряется доверие к окружающим. Один плюнул в душу, а коситься невольно начинаешь на всех.

— Часто обламываетесь?

— В последнее время что-то зачастила.

— Не любят у нас успешных, ох не любят!

— Ничего, будем закаляться. Скоро у меня броня станет, как у папиного танка. Если раньше из-за обидных слов, брошенных в спину, побежала бы давиться, то сегодня научилась оборачиваться и улыбаться в ответ. Поняла с годами, что не к каждому мнению стоит прислушиваться, есть люди, чьими взглядами можно пренебречь. Вот если, допустим, Галина Волчек будет хмуриться на меня, то...

— Но однажды вы ведь ушли из «Современника».

— Молодая была, глупая. Амбиции взыграли, гордыня. А мне еще и горы золотые посулили...

— И на что же вы купились?

— На обещание ролей. Валерий Фокин хотел поставить со мной «Горе от ума», «Идиота», еще несколько спектаклей. Три года я ждала, а когда услышала, что Валерий Владимирович решил Достоевского сперва почему-то в Японии поставить, то подумала: ну и ладно, ставь. Пусть Курихара будет Настасьей Филипповной, а я ухожу. Япония почему-то меня добила.

— Проситься обратно было трудно?

— Стыдно. Галина Борисовна словно предвидела все и сразу говорила: ты еще вернешься. Так и получилось. Уже на третьем месяце в Театре Ермоловой я поняла, что совершила ужасную ошибку. Поэтому проситься было не трудно, нет, совестно. Когда мне предложили, что называется, на разовых выходах поиграть в спектакле «Современника» «Двое на качелях», я двумя руками ухватилась за появившийся шанс. Пришла к Галине Борисовне, и... она все поняла.

— И никакого злорадства?

— Ноль. За все годы ни одного упрека или напоминания. Не только Волчек, никто не назвал меня предательницей и изменщицей.

— Вы можете мне объяснить, почему актеры так держатся за театр? Даже имеющие шумный успех в кино, на телевидении, где слава достается быстрее. Только растолкуйте, пожалуйста, без красивых слов о единении с залом, как-нибудь попроще, попонятнее.

— Вряд ли дам вразумительный ответ. Это же все на уровне чувств. Если бы вы вышли на сцену, сказали удачную реплику и почувствовали реакцию зрителей, может, скорее меня поняли. Вам захотелось бы испытать нечто подобное и на следующий день. Если бы не получилось, стали бы пробовать еще и еще. Это очень затягивает. Да, роль Насти Каменской может принести мне больше известности, а вероятно, и денег, чем годы работы в театре, но по доброй воле я никогда не уйду отсюда. Кино бывает очень утомительным. Ждешь три часа, чтобы сняться в крошечном эпизоде, потом опять сидишь и ждешь... Все рвано, фрагментарно, нет ощущения целостности, которое присутствует в театре. Понимаете, мне не хочется выполнять некую повинность, нести тяжелую ношу. Куда приятнее получать от работы радость.

— А вы пытаетесь что-то доказать на сцене, на экране?

— Абсолютно нет. А что, по-вашему, я должна доказывать?


"Хай брешуть... И ненароком бьют по голове"


— К примеру, пытаетесь доказать, что вы самая-самая.

— Я вас умоляю! В конце концов, на сцену выхожу не я, а моя героиня. Если бы я встала и сказала: «Меня зовут Лена Яковлева, щас я вам покажу...» — тогда — да, можно было бы о чем-то спрашивать.

— Но ведь это Лена Яковлева перед школьным выпускным вечером положила в пустую бутылку из-под шампанского записку, в которой значилось: «Я стану знаменитой актрисой»? Чем не вызов и не желание доказать миру, кто есть кто?

— Это ведь была шутка. Да, я мечтала и верила в себя, но серьезных планов не строила. Подумала: «Даже если бутылку распечатают через десять лет и выяснится, что я официантка или буфетчица, ничего страшного не случится. Люди посмеются и успокоятся».

— А были шансы оказаться за прилавком?

— Сколько угодно! За два года после школы я массу профессий перепробовала... Меня до сих пор тянет заняться чем-то новым. Может, поэтому и увлеклась садом. Устаешь круглосуточно быть артисткой, возникает иногда желание зарыться в грязь, чтобы никто не поверил, будто это Яковлева-интердевочка-Каменская на грядке стоит.

— Соседи у вас кто?

— Обычные жители Наро-Фоминска.

— Вам так и хочется добавить: слава Богу!

— Да, нормальные люди — открытые, душевные, понимающие, интеллигентные.

— С дурацкими вопросами не пристают?

— Хватит, что ко мне в роддоме с ними приставали.

— А что? Место подходящее.

— Ага! В момент, когда я рожала и мне было, прямо скажем, ни до чего, подошла женщина и серьезно спросила: «Извините, а когда вы целуетесь с артистом, то делаете это по-настоящему?»

— И что вы ответили?

— Да ничего! Я кричала от боли! Нет, женщина все делала из лучших побуждений, она хотела успокоить меня, отвлечь, а заодно и получить ответ на волнующий ее вопрос. Забавно!
...Господи, вроде вчера все было, а Денис уже во втором классе. Я вместе с ним будто заново в школу пошла. Год уже отучилась. Правда, сегодня вряд ли смогла бы быть отличницей — нагрузки на детей колоссальные. Помню, мы до конца первого класса в прописях крючочки рисовали и считали до десяти, а сейчас первоклашки уже запросто сотнями оперируют.

— А вы где впервые в школу пошли, на родной Житомирщине?

— Сейчас вспомню... Нет, в Донецке. Я вам рассказывала, как колесила по стране. Не скажу, что плохо училась, но с точными предметами — математикой, физикой, химией, геометрией были проблемы.

— От Дениса не требуете отличных оценок?

— Нет, но мальчик нуждается в контроле. Очень уж он непоседливый, игривый.

— В вас?

— В нас. Хотя Валера закончил школу без троек. Хочу, чтобы Денис в этом походил на отца. Сейчас время, когда знания в цене.

— Кстати, о времени. У вас на часах явно не московское выставлено.

— А тут два циферблата. На одном — московское, на втором... нет.

— Украинское? На родителей равняетесь?

— Можно и так сказать, хотя второй циферблат нужен для гастролей. Чтобы в часовых поясах не заблудиться...
А тема Украины для меня не то чтобы больная, но... Вы правы, меня долго кололи провинциальностью, а недавно даже попробовали публично оскорбить, припомнив и хохлацкий акцент, и происхождение. Я удивилась: спустя столько лет все ворошить? Ладно бы, женщина статью написала, а то ведь мужчина... Правда, потом мне сказали, что он совсем даже и не мужчина... Но откуда такая злоба? Странно. С другой стороны, хай брешуть...
Я прочитала, обиделась, успокоилась и живу дальше. Может, и хорошо, что периодически ненароком бьют по башке, высоко воспарить не дают.

— Или нароком.

— Значит, так и должно быть. Главное — в драку не ввязываться, локтями не толкаться. Не в буфете все-таки...


Алексей Николаевич, отец:
В любви Лене признавались вверх тормашками.

Когда из редакции харьковской газеты «События» я отправился на поиски родителей Елены Яковлевой, кто-то из коллег посоветовал: «Ищи надпись на доме «Я тебя люблю, Лена!» А саму квартиру Яковлевых помогла найти бухгалтер местного ЖЭКа: она подсказала, что семья знаменитой актрисы живет в пятиэтажке напротив «знаменитого дома». Старушки возле подъезда радостно закивали: «Да-да, второй этаж, пятая квартира». Дверь мне открыл отец Лены Алексей Николаевич. Через минуту я узнал, что он занят изготовлением кресла, а потому мой визит оказался совсем некстати. Тем не менее мне предложили пройти в комнату. Жадно вглядываюсь в обстановку, пытаясь обнаружить хотя бы один портрет именитой актрисы, но кроме живописных пейзажей на стенах и изобретений Алексея Яковлева — миниатюрных часов, замков и мельниц — ничего не вижу. Только в книжном шкафу стоит несколько журналов, с обложек которых улыбается знаменитая дочь.

— Алексей Николаевич, можете вспомнить что-нибудь о «пеленочном» периоде в жизни Лены?

— Я слишком задерживался на работе, а потому почти не видел ее в пеленках (отец Елены Яковлевой — военный, сейчас полковник в отставке. — Авт.). Правда, когда жена хотела сходить в кино, приходилось возвращаться домой пораньше. Вот и получалось: Валерия идет в кинотеатр, а я два часа нянчу дочку. Одно было плохо — Лена очень плакала, оставаясь без мамы.

— И как вы ее успокаивали?

— Тряс до потери пульса, но не помогало. Нет, Лена не была вредным ребенком — росла такой же, как все дети. Очень любила играть. И всегда сама искала себе применение: занималась и в доме народного творчества, и в школе Репина. А после окончания школы пыталась работать и на радиозаводе, и в отделении картографии, и в библиотеке им. Короленко.

— А вы что, совсем не интересовались увлечениями дочери?

— Когда она поступила в ГИТИС, меня друзья спрашивали: «Ты что, на лапу там дал, чтобы она поступила?» А я и не знал, что Алена туда собирается. Ну, отправила ее мама в Москву, а сами мы уехали отдыхать на Азовское море. Дочь дорогу в столице сама, своим горбом пробивала. Когда она сообщила, что ее приняли, мы с женой поехали посмотреть, как она в Москве устроилась — каменное общежитие, общий туалет и кухня на несколько десятков человек, такие же тараканы, как и везде.

— Знаете ли вы что-нибудь о легендарном признании в любви к Елене, украшающем фасад дома?

— Оно — на девятиэтажке перед окнами. (С балкона дома Яковлевых признание «Я люблю тебя, Лена!» до сих пор отлично читается. — Авт.) Что я знаю? Видишь, первую букву «я» написали в перевернутом виде: значит, кто-то выводил слова, свесившись вниз головой с крыши девятиэтажного дома. Лена говорит, что это одноклассники, но кто именно — не признается.



Людмила Курило, учительница:
Лене нравилось часто переставлять мебель

Людмила Курило, преподаватель математики 138-й школы г. Харькова, некогда классная руководительница Елены Яковлевой, отлично помнит свою бывшую ученицу. Когда-то они много общались: в доме Людмилы Михайловны Лена бывала частым гостем. Заходила даже после окончания школы. Поделиться новостями.

— Я, например, знаю, что Лена любила часто переставлять мебель, — рассказывает Людмила Михайловна. — Этот процесс вызывал у нее какие-то новые ощущения.

— Ваш предмет — математику она не особо жаловала.

— Лена всегда внимательно слушала на уроках и аккуратно делала домашние задания. Но стремления у нее были к изучению чего угодно, только не математики. Больше всего она любила драмкружки и часто пропадала на репетициях.

— Должно быть, уже в школе завоевала себе поклонников?

— Все мальчишки в классе были в нее влюблены. Из-за этого девчонки Лене завидовали. Но дело даже не в том, что Лена была внешне симпатична — ее красота заключалась в человеческих качествах: добрая, умная, готовая отстаивать свою точку зрения.

— Судя по вашей оценке, репутация Лены вряд ли соответствовала одной ее роли...

— После фильма я была в шоке. В школе многие девочки чересчур увлекались косметикой, а Лена никогда не выглядела вызывающе, всегда была мила и приятна. А тут вдруг сыграла проститутку. Но я быстро себя успокоила, ведь роль — это всего-навсего изобретение режиссера.