Современник" представил свой вариант трагедии Шиллера "Мария Стюарт

ЛИТОВСКИЙ режиссер Римас Туминас, пару лет назад очаровавший московскую публику постановкой лермонтовского "Маскарада", в один миг приобрел и любовь, и славу. "Маскарад" - пьеса коварная. Сценической интерпретации поддается трудно. Туминас перенес действие из ампирных комнат николаевской эпохи на площади и улицы темного, метельного Петербурга, и все получилось. Метафора ясная и лаконичная - снежный ком, все возрастающий под безумство хачатуряновского вальса - сработала. Литовец Туминас открыл русским их великого и непонятого Лермонтова.

Метафоры - мощные и глубокие - главный козырь литовских мастеров. Их вызывает к жизни законодатель и алхимик литовской режиссуры Эймунтас Някрошюс. В одном его "Гамлете", триумфально прошедшем в Москве года три назад, их столько, что хватит еще на множество постановок. Римас Туминас этим фактом зачем-то воспользовался.

"Играем... Шиллера" - сборник цитат, антология образов, классификация метафор Някрошюса. Вода, стекло, овечьи шкуры, черно-белый колорит, камни и даже стриженые головы обеих королев - все родом из "Гамлета". А ненякрошюсовские образы слабы и непервостепенны. Иногда красивы, как надменная стать Марины Нееловой (Елизавета) в сцене свидания с растрепанной, размазанной по полу Марией (Елена Яковлева). Иногда остроумны, как деловое выпроваживание прочь из Англии французского посла методом привязывания к его длинным рукам, выделывающим галантные жесты, увесистых булыжников. Но силы в них мало.

Постановка Туминаса до основания растворилась в образной системе Някрошюса. Дуэт двух актрис - Нееловой и Яковлевой, не будь режиссер под таким странным для зрелого художника влиянием мастера, мог бы вырасти в трагедию, сродни древнегреческой. Явить темную стихию женской души, с которой не совладать всем графам, лордам, посланникам и прочим мужчинам. Елизавета и Мария - меняясь состояниями, когда одна величественно сдержанна, другая бьется в истерике, одна в черном, другая в белом - друг для друга как раковая опухоль. Неизлечимы, неотделимы и обречены на вечные мучения. Неелова и Яковлева довольно убедительно представляют трагедию царственного непокоя сестер, соперниц и королев. Но Туминас не слишком сосредоточивается на дьявольских мучениях и душевных вывихах царственных особ. Подражая Някрошюсу, он стремится выстроить глобальную картину мира. Но она получается срисованной. И как главная часть декорации спектакля - жерло доменной печи с крюком посередине - условной и невнятной.

Туминасу удались торжественные выходы. Ветры и сквозняки дворца Елизаветы. Ее монолог при подписании смертного приговора - монотонный механический срыв голоса, закованное в парадное золотое платье тело, руки, поддерживаемые стальными стержнями, долгий скрип пера и сомнительное облегчение: "подпись - это еще не казнь". Процессия, несущая отрубленную голову Марии. И финал - странные полуюродивые люди остервенело, вопреки бесчинствующим ветрам, скребут веслами по полу, что, вероятно, символизирует тщету жизни. Но связь этой не новой метафоры с только что сыгранным спектаклем можно вычислить только математически.