«Уйди-уйди», театр «Современник». Автор и постановщик — Николай Коляда. Сценография и костюмы Владимира Кравцева

Опыты, когда драматурга приглашают ставить собственную пьесу, редко бывают удачными. «Редко» - это еще мягко сказано, практически никогда. В принципе успех возможен, если приглашающая сторона профессиональна сама по себе, то есть наличествуют хорошие актеры и талантливый худрук, от которого новичок в случае чего может ожидать дельного совета. «Современник» располагает и тем, и другим, и потому, скажем, Александр Галин несколько лет назад прекрасно справился на этой сцене со своей «Аномалией» (для сравнения — посмотрели бы вы на совершенно позорную галинскую работу в калягинском Et cetera). Но и тут не исключены проколы: «Аккомпаниатор» того же автора в том же «Современнике» был уже с «Аномалией» не сравним - ни по силе, ни по искренности, ни по мастерству.

Тем не менее Галина Волчек продолжает рисковать. На сей раз она доверилась Николаю Коляде. Как всякий мужчина, он, конечно, мог обмануть. Мог, но не стал. «Уйди-уйди» — прекрасный спектакль, несмотря на то, что сделан по пьесе далеко не первой свежести.

Кто обычно дергается от Коляды — а таких много, — непременно дернутся и по поводу «Уйди-уйди». Премьерный зал, как всегда в «Современнике», бомондный и представительный, четко обозначил ватерлинию: задние, «демократические» ряды реагировали на происходящее с плохо скрываемым энтузиазмом, первые сидели в слегка скандализованном молчании. Да, Коляда любит вульгарных персонажей и грубые слова. Однако ханжествующим дамочкам и эстетствующим снобам только кажется, что екатеринбургский драматург низок. На самом деле Коляда значительно выше их понимания, а они просто разглядывают облако в луже, не догадываясь поднять глаза на оригинал...

Типичная российская семья — избыток женщин (четыре поколения) и острый дефицит мужиков. Скандалы, даже драки. Пьянство, фобии, совковые предрассудки в головах. Из-под колосников падают крупные капли, вся сцена заставлена пошлыми трехлитровыми банками. Благодаря вечной сырости - комары. Невзирая на перманентный потоп — мыши. В дальнем верхнем углу — индифферентные, слепые, потрескавшиеся образа. Место действия - разглубинная глубинка, Тмутаракань, Гнилые Выселки рядом с энным военным городком.

И попадает в это бабье царство то ли аферист, то ли авантюрист, то ли алиментщик. Неприкаянный, слегка чокнутый тип, поначалу сильно вешающий лапшу на женские уши относительно своей прикаянности. Мол, семь комнат в Краснодарском крае, веранда, увитая виноградом, служба в «отделе по развитию», частые командировки и тэ пэ. Далее Краснодарский край фигурирует в общей беседе, примерно как райские кущи, недаром главная героиня — Людмила Ромашкина (Елена Яковлева), чтобы определить рубеж новой жизни, пользуется выражением «отойти в мир иной».

Ради соответствия и вероятного выезда на ПМЖ в Краснодарский край Валентину (Валентин Гафт) предлагается встречный набор семейных легенд — о домашних традициях, муже-герое и примерной дочке. С обеих сторон мифы настолько липовые, что развенчивать их не стоит труда — сами рассыпаются ко второму акту. Тогда же облетают золоченые нейлоновые рюши с Яковлевой, и теряет свой хипповый прикид (бандан, черные очки, серьга в ухе) молодящийся скиталец - Гафт. Оба теперь в домашнем затрапезе.

Первый акт и написан, и поставлен, и сыгран сумбурно. Слишком много фонограммных шлягеров и солдатских песен-плясок. Говор Яковлевой чересчур утрирован под Рину Зеленую в «Весне» или «Подкидыше». Гафт в длиннокосматом парике отпугивающе экстравагантен, пухлая дочка (Ульяна Лаптева) груба, толста и только, ее дружок-дембель (Олег Феоктистов) старательно косит под идиота... Зато второй (в смысле - акт) сделан, как статуэтка работы большого мастера, - изящно, мощно, одним движением. Ни убавить ни прибавить. Убавить, впрочем, можно было бы голые солдатские зады: во-первых, после додинского «Чевенгура» прием смотрится явным эпигонством, во-вторых, не на эту ли красоту сбежались в зал «Современника» видные представители голубой театральной общественности?..

Второй акт «Уйди-уйди» - ответ всем, кого прельщает модный и удобный имидж профессора Преображенского. Профессор, конечно, прав, но только в том случае, если Шариков, он же Клим Чугункин, не выходит за пределы двумерности. Стоит осознать, что плоских людей на свете не бывает, и обаятельная позиция Филиппа Филипповича рушится на глазах. Персонажи Коляды, как в бронежилет, закованы в толстенную шершавую скорлупу, но автору не лень расковыривать верхний слой в поисках сердцевины. И сердцевина эта, по его утверждению, нежна, тонка и уязвима.

Выразительным, остроумным, парадоксальным колядовским языком («У нас два месяца холод, остальное зима», «Если бы не эта жизнь, разве бы они так жили?») каждый говорит о своем самом главном: Валентин - о стремительно уходящей жизни, Людмила - об отчаянном беззащитном одиночестве, дочка - о настоящей любви и о мужиках, которые «счастье на яичницу поменяли», солдат - о любви клочке. Четыре замечательные актерские работы. Четыре едва ли не святых человека. Если временами и падшие, то все равно ангелы. Потому что существовать в России, где жизнь лупит по людям, как установка «Град», и при этом сохранить «человеческий фактор», очень комично к месту и не к месту Людмилой поминаемый, — значит заслужить прижизненное вознесение на небеса. Особенно, если речь идет о женщинах.

И музыка в финале «Уйди-уйди» в отличие от первого акта бьет в десятку «Прощание славянки» уместно здесь не меньше, чем на Казанском вокзале, когда, провожая очередной грязный поезд и прерывая сон пьяного подлавочного бомжа, эта сумасшедшая мелодия уносит невесть куда твою душу и вызывает на свет стыдную, сладкую, ничем не объяснимую слезу. Слезу гордости - не понятно за что. За страну, на основных пространствах которой по-прежнему невозможно жить. За «человеческий фактор», к которому надо пробиваться с киркой и лопатой. За женщин, всегда готовых простить, и мужчин, иногда способных это оценить. Ну а в данном случае просто за театр «Современник».