Бунинским словосочетанием «легкое дыхание» хочется определить характер этого спектакля. Он длится по сегодняшним меркам непривычно долго - три с половиной часа, но смотрится вдохновенно, в едином эмоциональном порыве. Любопытство рождается сразу, как только уходящий занавес открывает непривычное для «Современника» холодное, неуютное, кажется, продуваемое всеми ветрами пространство, в котором главное место занимает железная конструкция, напоминающая огромный, бездонный колодец. У самой же авансцены расположен небольшой стог сена - единственный живой «островок» на игровой площадке.

В таком странном, совсем не королевском антураже (сценография А.Яцовскиса), под аккомпанемент переменчивой, какой-то даже зыбкой музыки (композитор Ф.Латенас) артисты театра «Современник» «играют... Шиллера» - сценическую версию трагедии «Мария Стюарт». Смена классического названия продиктована, скорее всего, желанием придать пьесе современный, динамичный оттенок и одновременно сделать сюжет более эластичным и хрупким.

По режиссерскому решению Римаса Туминаса, королевы Елизавета и Мария Стюарт не столько соперницы, оспаривающие права на британский престол, сколько сестры, оказавшиеся в решающий жизненный момент абсолютно одинокими созданиями, которым не на кого опереться, - ведь окружающие мужчины предпочитают видеть в этих женщинах лишь орудия для достижения личных амбициозных целей.

Об этом лучше всего говорит одна из кульминационных сцен спектакля, когда Елизавета подписывает смертный приговор Марии Стюарт. На наших глазах героиня Марины Нееловой из живого страдающего человека превращается в бесчувственную марионетку, чьим пером водит невидимая рука «лукавого царедворца» Сесиля (Михаил Жигалов). Голос Елизаветы, в котором еще недавно одна сердечная интонация сменяла другую, становится кукольным, неестественно надтреснутым. Словно на заезженной пластинке, слова медленно отделяются друг от друга, Во время монолога актрисы в зале царит напряженная тишина.

Она является естественной реакцией на то, как виртуозно существует на сцене Неелова, сыгравшая в этом спектакле, вероятно, одну из лучших своих ролей. Ее Елизавета внешне строга и аскетична, но ладный мужской костюм - этот панцирь благопристойности - не способен скрыть бушующих в ее душе страстей. Придворные могут сколько угодно льстить Королеве, ее женское сердце все само про себя знает. Великая «королева-девственница» тайно завидует поверженной сестре , успевшей выпить свою чашу наслаждений почти до дна, и пытается хотя бы внешне ей соответствовать, .Украшает голову такой же белой шапочкой, в какой «несчастная Стюарт» уходит на смерть, пробует даже освоить необычную, чуть балетную пластику Марии...

Эти особые, приподнятые на мыски движения Марии в исполнении Елены Яковлевой и станут отличительным знаком образа. На протяжении всего сценического времени героиня будет находиться словно «над землей». Она даже появляется на сцене необычно - спускается сверху, держась руками за люстру. И в первые секунды Мария-Яковлева представляется существом «не от мира сего». Кажется, что годы заточения лишили ее разума, заставив замкнуться в своем блаженном мире. Глаза героини широко распахнуты, как у сомнамбулы. Голос дрожит. Хрупкие плечи покрывает тяжелое пальто. Она оживает только тогда, когда соприкасается с водой. Вода для Марии - стихия жизни. Недаром две служанки повсюду носят за своей королевой небольшой аквариум.

Водяные струи яростно расплескиваются Марией в конце встречи с Елизаветой, в минуты ее стихийного внутреннего бунта. А в сцене казни эта самая вода вытекает из аквариума. Кажется, что с последней каплей жизнь покинет бренное тело. Медленно, вытянув шею, опираясь на партнеров, актриса уходит в темноту. Луч света выделяет ее бледное, отрешенное лицо. Пребывающим в состоянии шока зрителям представляется, что уносят голову...

В памяти от увиденного остается не только эффектная «картинка», но еще и ощущение горечи. Словно создатели спектакля невольно задели в душе какие-то болевые центры и заставили еще раз задуматься о том, что отрезок времени, в который умещается жизнь, так короток и так дорого стоит, что незащищенной женской душе лучше оставить все игры, а уж тем более королевские, в удел мужчинам, которым любой компромисс приходится оплачивать меньшей ценой.

На этой ноте можно было закончить рассказ о спектакле, если бы не одно обстоятельство - маленькая импровизация Нееловой на финальных поклонах: актриса неожиданно подошла к рампе, подняла оставленную на стогу сена грубую шинель и набросила ее на плечи вышедшего на сцену Римаса Туминаса, подобным жестом словно говоря: «Вы - наш!» И аплодирующий зрительный зал охотно с актрисой согласился. Режиссер из Литвы, рискнувший принять приглашение Галины Волчек и не побоявшийся оказаться непонятным российскому зрителю, предложил артистам существование в совершенно непривычной для них эстетике, и в результате родился спектакль, украсивший уходящий столичный сезон.