Премьера «Бесов» в «Современнике»,
которую ждали, о которой спорили,
пророча кто — победу, а кто —
поражение, состоялась.
Восьмидесятилетний великий
Анджей Вайда вернулся в театр, с
давних лет знакомый и нежно
любимый им; к людям, которые в
тяжелые для России и Польши
времена гонений, притеснений,
разъединений оставались его
верными и храбрыми друзьями.
В последний приезд в Москву,
около полугода назад, когда на
пресс-конференции его настойчиво
спрашивали, нет ли у него для нас
кинематографических и
театральных планов, маленький,
седой как лунь, он только улыбался
в ответ. И вот пришел в «Современник»,
к давней и близкой своей подруге
Галине Волчек. И она,
первоначально решившая сыграть
Варвару Петровну Ставрогину,
отказалась от роли, на семь недель
села с ним рядом за режиссерский
столик под лампой.
Форма спектакля самая что ни на
есть простая, традиционная при
воплощении эпоса, отчасти (не
намеренно ли?) старомодная.
Действие выстроено поэпизодно.
Есть «рассказчик» — лицо от
автора. Есть служки театра,
которые четко и быстро
переставляют скупой реквизит,
выносят ширмы для «домашних»,
интерьерных сцен.
Но ширмы неизменно ставятся с
краю, так, чтобы не заслонить
пространства сцены, открытого
вглубь, вширь и вверх. И
рассказчик, живой, подвижный юнец,
со вздыбленными рыжими волосами,
— Сергей Юшкевич — стремительно
выносится на сцену. Не
комментатор событий, не связующий
«элемент», а бешено активный
участник происходящего. И служки
театра, названные в программке «черными
фигурами» (Руслан Ковалевский,
Кирилл Мажаров, Рашид
Незаметдинов, Владимир Суворов), в
комбинезонах и масках похожи на «бесов».
От них в спектакле шум, мертвое
верещание трещоток, охи, стенания,
вопли потустороннего, «дьявольского»
мира.
Постоянная художница Вайды и
спутница его жизни Кристина
Захватович на огромном
пространстве, изобразила серо-черные,
длинные, мрачные облака, по
колориту — близкие
апокалиптическим Босху и
Брейгелю, но еще и похожие на те,
что в осеннюю пору нависают низко
над великой русской равниной.
Предчувствие катастрофы — в
темном воздухе сценического
проема, в шумах, диссонансных
звучаниях, взнервленных до крика,
до истерики голосах спектакля.
Похоже, что ужасное действие его,
с убийствами, самоубийствами,
обманом, позорными признаниями и
жестокими интригами, совершается
не по углам и каморам, не по
барским хоромам, а на миру, перед
судом людским.
Актер в спектакле Вайды открыт
весь. Нельзя сказать, чтобы это
было не опасно, чтобы режиссер не
рисковал, крупным планом подавая
актеров. Обнаружилось, что в
большой и талантливой труппе «Современника»
нет исполнителя на главную роль —
Николая Ставрогина,
сладострастника и злодея,
сверхчеловека с необыкновенными
природными талантами, барича и
баловня, мучителя и мученика,
казнящего себя. Новый для
коллектива артист из провинции
Владислав Ветров ни по возрасту,
ни по фактуре для Ставрогина не
годится, хоть и играет тщательно,
с признаками некой
значительности. Не удался и
главный «бес» — провокатор
Петруша Верховенский (Александр
Хованский).
Потери были бы роковыми, если б
Вайда ставил спектакль
политический, а не человеческий. О
смятении души, русском
прекраснодушии, глобальности
отвлеченных прожектов; о нашей
податливости и лени, сибаритстве
и рефлексии; о тяге к стадности; о
сладости высокого словоговорения,
которое рождает злое семя, отдает
людей во власть бесовщины. Бесы в
полифоническом спектакле
польского режиссера не вне, а
внутри человека.
Так читаются лучшие актерские
работы. Смешной, трогательный,
несчастный, виноватый-невиновный
Игорь Кваша — Степан
Верховенский-старший. Безбожник,
умирающий на большой дороге,
угасающим слухом слушает
евангельскую притчу о бесах,
которые вышли из человека, вошли в
свиней и потонули вместе с ними в
море. Кваша не только стильно и
точно играет русского либерала-говоруна,
невольного предтечу террористов
и настоящих убийц. Он разгадывает
тайну театральности Достоевского
— его пафос, его смех, его надрыв.
Неистовым, ужасным, яростно
живым шутом, в которого вошел бес
гордыни, играет Лебядкина Сергей
Гармаш. И прекрасным русским
мальчиком (а не зрелым мужем, как
обычно), ставящим на себе по
чужому наущению эксперимент
добровольного и своевольного
отказа от жизни, играет Кириллова
молодой и одаренный Дмитрий
Жамойда. В труднейшей для ее
поколения актрис роли Хромоножки
Елена Яковлева, восходя от
спектакля к спектаклю, ищет новое
и свое. Она ужасна в
исковерканности разума и тела. Но
мгновениями и прекрасна —
юродивая, просиявшая ликом,
пугающая трезвых, разумных людей
даром прозревать, видеть истинное
и скрытое в человеке.
Есть и другие, о которых стоит
сказать добрые слова. Жаль, что
Волчек не вошла в спектакль. Какая
бы была пара с Квашой!
Во времена, когда наши театры, в
забвение качества, стараются
ставить спектакли поменьше и
подешевле, «Современник» снова
обратился к большой эпической
композиции, угадал проблему. И,
может быть, нам опять, как в случае
с «Крутым маршрутом» и «Тремя
товарищами», предстоит быть
свидетелями долгой жизни
спектакля?
Три часа спектакля в зале стоит
глубокая тишина. Слушают
Достоевского. И потрясаются тем,
как давно все главное о нас
сказано. Мы ищем объяснения своим
грехам, заблуждениям, страданиям.
А он уже ответил на вопросы, в
опережение века все угадал о
грядущих потрясениях и
несчастьях России.