На премьере «Бесов» в «Современнике»
я попал в довольно смешное
положение. Когда зал уже был полон
зрителей, вдруг зашел Михаил
Горбачев. Раздались бурные
аплодисменты. Войдя в ажитацию
при виде столь высокого гостя (как
написал бы Достоевский), я тут же
стал вертеть головой по сторонам...
и вдруг заметил на соседнем ряду
человека, как две капли воды
похожего на нового министра
иностранных дел. Тогда я стал
громко шептать, обращая внимание
всех вокруг на столь важную
персону, и показывать: мол,
смотрите, смотрите, тут и сам
Лавров! Но актер Рогволд
Суховерко (а это оказался именно
он) вдруг встал со своего
зрительского места, вышел на
сцену и стал принимать исповедь у
Николая Ставрогина. Кстати, в
первом монологе Ставрогина есть и
такие слова: «Когда я попадаю в
нелепое, смешное, неловкое
положение, - говорит он, - то
испытываю невыносимое
наслаждение, и чем оно нелепее,
тем выше наслаждение». И правда,
наслаждение от собственной
глупости было действительно
велико... «Странный какой нынче
Достоевский пошел», - подумал я.
Спектакль поставил
кинорежиссер Анджей Вайда. Для
меня лично Вайда - создатель
нескольких любимейших фильмов, но
вообще-то пан Анджей прожил
могучую жизнь, был в эмиграции, в
конце 70-х поддержал Валенсу с его
«Солидарностью», так что для
Польши он ну что-то вроде
Солженицына или покойного
Астафьева для России. Поэтому я и
ждал очередного обличения «бесов»
в духе перестройки и гласности:
мол, Достоевский предугадал нашу
революцию, наших бесов социализма,
наших террористов и чекистов, но
русский народ ни фига не понял из
его предупреждений... Все верно, но
не ново.
Однако версия Вайды
оказалась гораздо интереснее
этих привычных ожиданий.
Этот самый монолог
Ставрогина (исповедь), с которого
все начинается, как с увертюры в
опере, он ведь про то, как старый
дяденька соблазнил 12-летнюю
девочку, а она потом повесилась.
История и сама по себе жуткая (одна
из самых жутких у Достоевского), а
по нынешним педофильским
временам и вовсе вполне
достоверная. И вот из текста вдруг
полезли какие-то совсем другие
бесы... Как будто Вайда дернул не
за ту нитку, и знакомое
произведение вдруг стало
разлезаться, рассыпаться на
незнакомые куски.
Основная тема -
эксперименты. Так сказать,
инновации. Ростки нового, которые
человек с некоторых пор стал
упорно внедрять в свою
собственную психику. Из любви ко
всему новому и интересному
Ставрогин стал заниматься
развратом, соблазнил ребенка,
женился на калеке-хромоножке да и
вообще по ходу действия прошелся
по психическому и физическому
здоровью нескольких любимых
женщин, а уж потом, попутно слегка
поиграл в революцию. Если читать
Достоевского так, как прочел
Вайда, получается что-то совсем
другое. Конечно, всяческие
коммуны и кружки с их
коллективистским психозом,
тоталитарные секты, от
большевиков до Аум Синрике и Аль-Каиды,
- вещь тоже любопытная, но... Но не
настолько - по крайней мере
сегодня. С ними-то как раз уже все
понятно. А вот от экспериментов
внутри себя никуда не деться.
Можно ли ЭТО? Или вот это...
Умнейший профессор
Тимоти Лири в Америке начал когда-то
экспериментировать с ЛСД, хиппи
подхватили и разбудили
наркомафию, наркомафия
развернула революционную
агитацию. Ну и так далее. Поэтому-то
Достоевский до сих пор так
страшно популярен в мире - русская
революция, русские бесы,
загадочная русская душа тут
совершенно ни при чем. Просто это
именно Ставрогин «придумал» все:
и расширение сознания, и
Кастанеду, и сексуальную
революцию, и педофилию, и серийных
маньяков, и секс-туризм в Таиланд
к 12-летним девочкам, и реалити-шоу...
Эпоха блестящих экспериментов,
благополучно им начатая,
продолжается до сих пор. Больше
того, сегодня этот самый
Ставрогин воспринимается уже как
наивный мечтатель, романтик.
А мелкие, тихие
ставрогины, которые сидят сейчас
в залах игровых автоматов, на
сайтах знакомств, - это уже такой
серый бытовой фон, скучный, как
книги В. Сорокина.
...Но в чем же,
собственно, тут позитив? Ведь
нужен же какой-нибудь позитив,
думал я, выходя из зрительного
зала вместе с Михаилом Горбачевым.
(Который, посмотрев спектакль,
наверняка в очередной раз
убедился в правоте сделанного им
политического выбора.)
Ведь не в том же позитив,
что в школах учителя уже опять не
смеются над Богом, а, напротив,
очень его уважают? Или в том, что
социализм официально объявлен
идеологически чуждым учением? Или
что убивать по политическим
мотивам вроде бы больше не
принято? Все это, конечно,
чрезвычайно позитивно, но почему-то
мне кажется, что книжка все-таки
не совсем об этом... И что свиньи, в
которых вселились бесы и которые
бросились в море, они все-таки не
совсем утонули. А плавают в нем,
таком теплом и приятном, до сих
пор.
И позитив я нашел.
Слушайте. Все женщины, которые
образуют вокруг Николая
Ставрогина столь сложные
сексуально-драматические схемы,
что поневоле вспоминаешь
латиноамериканские сериалы, - так
вот ВСЕ эти женщины... они ужасно
живые, яркие, нежные. И блестящая
Яковлева-Лебядкина, и Дроздова-Дроздова,
и Дегтярева-Варвара Петровна, и
Корикова-Шатова - все-таки какие
они живые, влекущие, страстные до
колик, до истерик, до тихого
дуновения вокруг. А Ставрогин -
какой же он все-таки мертвый!
Внешне, внутренне, да как угодно -
тут Вайда попал абсолютно точно. (Только
вот почему они все поголовно
сходят от него с ума?)
И какое счастье, что он
все-таки сам повесился, и никому
не пришлось его убивать.
Вот и весь позитив.
Что же до пожара,
которым кончаются «Бесы», то «не
стану описывать в подробностях
картину пожара: кто ее на Руси не
знает?» (и на этой фразе зал
оживился, и расцвел). Но за то
время, пока Вайда ставил «Бесов»,
в Москве случились и взрыв в метро,
и обрушение аквапарка, и Манеж...
И через пару дней после
премьеры пан Анджей благополучно
уехал домой.