Еще тридцать лет
назад великий польский
кинорежиссер Анджей Вайда мечтал
поставить в “Современнике” “Бесов”
Федора Достоевского, одного из
самых нелюбимых советской
властью авторов. Тогда, в 70-е, это
было нереально. Возможным стало
лишь в новом тысячелетии. К
сожалению, время не имеет
обратного хода.
Понятно, что
многостраничный, многофигурный
роман “ужать” в три часа – дело
неблагодарное: обязательно надо
чем-то жертвовать. И, как водится,
страдает именно философская
составляющая, самая сложная и
самая сценически невыигрышная. А
с ней уходит (и ушла) ощущаемая при
чтении внутренняя дрожь автора от
предвидения трагического
будущего России.
Но остался сюжет.
Детективный, интригующий, не
отпускающий, как водится у
Достоевского, до конца. Сохранили
свое значение и многие
пророческие замечания. И
спектакль благодаря этому все
равно получился. Те, кто никогда
роман не читал, хотя бы узнают, в
чем там дело, причем не испытывая
смертной скуки, что часто
случается при переносе прозы на
сцену. А те, кто читал, с чувством
сожаления отметят про себя
изъятые страницы. Не так мало,
кстати.
Другое дело, что
смелое кинематографическое
мышление режиссера, образное,
пластическое, пространственное, в
театре не проявляется. С первых
минут действия от мрачных темно-серых
туч, клубящихся на заднике, от
скошенной в зал, словно залитой
грязью, сцены (сценография и
костюмы – верной сподвижницы
мэтра и в творчестве, и в жизни
Кристины Захватович) исходит
ощущение “указующего перста”,
направляющего и. однозначно
расшифровывающего все
происходящее. Так, как это было и
тридцать, и двадцать лет назад.
Это к концу спектакля утомляет. Да,
в России не все сладко и более чем
давно, но все-таки и в страшные
годы, бывает, светит солнце. А
чернота душ от непогоды, увы, не
зависит.
Спектакль не
столько оставляет одно, целостное
впечатление, сколько
запоминается отдельными сценами,
актерскими удачами,
запрограммированными
предыдущими работами мастеров “Современника”.
Встреча с любимым артистом –
всегда радость. Потому зал с
удовольствием откликается на
любую актерскую находку. (Вообще
на удивление часто на протяжении
спектакля в зале раздается смех,
публика скорее ориентирована на
развлечение, чем на сопереживание
или серьезную работу ума и сердца.)
Не забыть вызывающее юродство в “благородном”
обществе хромоножки – Елены
Яковлевой. Не забыть и похмельный
“балет” ее братца капитана
Лебядкина в исполнении привычно
небритого Сергея Гармаша. Можно
порадоваться мальчишеской
чистоте Кириллова Дмитрия
Жамойды. Пожалеть искреннего и
такого настоящего Шатова Сергея
Гирина. Перечислять можно почти
всех, за некоторым исключением,
просто следуя программе, где
выписано более тридцати имен
актеров труппы. В сцене собрания
каждый даже при двух-трех
репликах создает точный образ,
что уж говорить о тех, кому
посчастливилось обладать более
развернутой ролью. Шигалев
Александра Кахуна с его
убежденностью, искренностью даже
в сомнениях вызывает в
воображении фантасмагорическую
карикатуру чуть ли не на любого
российского реформатора.
Вот эти аллюзии
и дают право прогнозировать
продолжительную жизнь спектакля,
который, к сожалению, вряд ли
можно записать к свершениям
отечественного театра. Самое
главное, что в первую очередь
встреча с Вайдой и Достоевским не
могла пройти незамеченной для
самой труппы со всеми вытекающими
из этого плюсами и минусами. То,
что она скажется на их творчестве,
– несомненно. Когда? Второй
вопрос.