Смотреть
второй показ премьерного
спектакля для критика – сущая
мука. Во-первых, есть театральная
примета, что спектакль
обязательно будет неудачно
сыгран. Во-вторых, все сливки
общества спектакль уже
посмотрели, поэтому особого
взвнервленного трепета в зале от
взаимной любви и уважения публики
друг к другу меньше. Наконец, что
касается и нынешней премьеры, уже
поползли по Москве авторитетные
мнения и слухи, среди которых
доминировало: скучно, мол.
Итак,
преодолеваем. Со «скучным»
справиться легко: да, Достоевский
невеселый автор. С публикой тоже
все было в порядке: в зале два
отставных министра культуры –
Дементьева и Швыдкой, великий
Юрий Петрович Любимов с женой,
выдающиеся критики и театроведы
Людмила Сараскина (автор книг о
Достоевском и «Бесах» в русской
должен не понравится изначально),
Борис Любимов (знает о всех
постановках Достоевского в
России, обязательно припомнит «Бесов»,
вернее спектакль «Николай
Ставрогин» на сцене МХАТа в 1914
году), Лев Аннинский (литературовед,
любитель парадоксов, поэтому его
мнение непредсказуемо). Были в
зале и артистические
знаменитости.
Меня
же самого несколько беспокоила
актриса Лилия Толмачева – лет
тридцать назад она играла в
первой вайдовской постановке в «Современнике»,
в спектакле «Как брат брату». Я
помню, как в роли американской
мамаши-мещанки, она подносила
белый тазик сыну – Игорю Кваше,
который, изведенный «вьетнамским
синдромом» вскрывал вены, кровь
стекала в тазик, в зале
проносилось: ах!
…Отрешиться
и смотреть. Из серо-стальной мглы
появляется Николай Ставрогин (Владислав
Ветров) и начинает прямо в зал
исповедь своей извращенной души.
Сначала на его совести была
гибель девочки Матреши, а дальше в
своей страсти к погружению во зло
он не знал ни удержу, ни душевных
мук. Одержимый этим бесом, он
подчиняет себе слабые души людей,
охваченных гордыней, алчностью и
мелкими страстями. Он – главный
сеятель и куратор бесовщины…
Зря
во всех своих телеинтервью перед
премьерой Галина Борисовна
Волчек предупреждала, что в
спектакле Вайды зрителей ждет
погружение в глубины
человеческой психологии,
опрометчиво настраивая публику
на встречу с непроглядным
занудством. Спектакль Вайды, по-моему,
хорош именно тем, что все копания
в закоулках психологии
персонажей он оставляет за кадром.
Мы видим уже результат –
сложившиеся типы характеров.
Поэтому следишь за их поступками,
действиями, в итоге начинаешь
даже интересоваться сюжетом.
Психологические
типы даны в спектакле в
сконцентрированном состоянии,
эссенцией человеческой сути.
Вайда оставляет актерам узкий
коридор – сыграть правдиво и
преувеличенно броско
одновременно. Поэтому так
неприятно обжигает нервная
взвинченность Елены Яковлевой,
играющей Лебядкину. Ей отпущено
слишком мало сценического
времени, чтобы сыграть и безумие,
и мудрость, покорность судьбе и
восстание духа. Порой ее игра
настолько гротескна, что вот-вот
станет карикатурной. Но она
убеждает в подлинности,
реальности своей героини.
Сергей
Гармаш в роли капитана Лебядкина
великолепен – щедр по краскам,
заразителен свлей размашистостью,
игрой в хитрость и острый ум. Кто-то
уже сказал: ну, это беспроигрышное
попадание в актера! Вот и
прекрасно.
Великолепны
Игорь Кваша – Степан Трофимович
Верховенский и Тамара Дегтярева
– Прасковья Ивановна. На
спектакле становится просто
интересно следить, как виртуозно
Кваша делает своего героя то
смешным, то нелепым, по-детски
беспомощным; как героиня
Дегтяревой пытается быть
рассудительной и строгой или
вдруг впадает в кокетливую
обиженность и старческую
капризность.
Говорю
об актерах, поскольку в них ярче
отражена своеобразная
эклектичность постановки. Вайда
каждый эпизод большого
литературного полотна,
преобразованного для сцены,
открывает своим стилистическим
ключом. Сходка революционных
либералов поставлена им как
издевательский шарж, сцены с
Лизой (Ольга Дроздова) подобны
мелодраме индийского кино, есть
бытовые зарисовки, есть элементы
почти эпические. Этот
режиссерский антистиль удачно
вписан в оформление (сценография
и костюмы Кристины Захватович,
жены Анджея Вайды): серо-стальное
небо с грозовыми облаками,
всполохами зари и заката; серое,
распаханное, без травинки и
былинки с проблесками луж поле;
ширмы которые выносят и
расставляют «слуги сцены» – их
лица скрыты капюшонами, а
униформа напоминает
кинофантастику об инопланетянах.
Сравнивать
спектакль Вайды с тем, что у
Достоевского или с тем, что, по
нашему мнению, хотел сказать
Федор Михайлович, смысла нет –
они все равно лежат в разных
временных и материально-художественных
плоскостях. Надо считаться с тем,
какими увидел «Бесов» великий
режиссер. Достоевского он увидел
без дорогого русскому сердцу
надрыва и страдальчества. А его
персонажей людьми одержимыми:
кого собственными сверхидеями,
кого своими несчастьями и своей
добротой, а кого и взращиванием
зла в себе и окружающих. Недобрыми
он их увидел. Не такими, как
большинству из нас хочется. А
получилось убедительно.