"Современник", чье название в последние годы парадоксальным образом стало синонимом театрального консерватизма, вдруг обнаружил стремление и в самом деле быть современным: для постановки спектакля "Играем... Шиллера!", щедро профинансированной Госбанком, Галина Волчек пригласила модного литовского режиссера Римаса Туминаса. На прошлом Чеховском фестивале московская публика восторгалась его "Маскарадом", разыгранным в декорациях заснеженного Петербурга. Для нынешней премьеры Туминас вновь выбрал романтическую драму - "Марию Стюарт".

Посреди площадки громоздится гигантский жестяной котел, из которого то и дело валит пар. Сверху, между котелками поменьше, нависает что-то вроде чудовищной вытяжки, снабженной крюком. Мрачность антуража усугубляется доносящейся из динамиков зловещей музыкой (композитор Фаустас Латенас) и костюмами придворных Елизаветы: все одеты в черные пальто и глухие френчи. Различия между действующими лицами подчеркнуты пластически: бароны и графы ходят строем, изменник Мортимер нелепо подпрыгивает, персонажи-католики (в том числе Мария) и вовсе передвигаются по сцене на манер пингвинов - прижав локти к бокам и отставив в стороны кисти.

Каждая строка должна быть отыграна, упакована в метафору - за этот спецэффектный постановочный стиль и ценят в Москве литовскую театральную школу. Иные из находок Туминаса и впрямь остроумны, но большинство трюков раздражают своей необязательностью.

Режиссер, поставивший в заглавии красноречивое многоточие, вероятно, провел немало бессонных ночей над классическим текстом, но так и не решил окончательно, что за историю намерен рассказать со сцены. В первом действии нам твердят что-то о связи власти и сексуальности (королева-девственница периодически демонстрирует склонность к сексуальной агрессии в отношении собственных придворных). После антракта постановщик вспоминает, что надменная Елизавета тоже чувствовать умеет, и заставляет ее ужасно страдать над цинковым ящиком с телом мертвого Мортимера.

Впрочем, в лучший момент трехчасового зрелища - когда королева английская держит в руках указ о казни Марии Стюарт - кажется, что важнее всего для Туминаса была тема слабости, - в его спектакле причиной убийства оказывается не жажда власти или страх Елизаветы перед соперницей, а безволие. Придворные облачают королеву в тяжелое, как броня, позолоченное платье, подставляют ей под локти костыли-подпорки, и Марина Неелова читает последний монолог Елизаветы мучительно долго, выдавливая строки буквально по слогам: вместо властительницы, "спокойной и величественной" (как сказано в финальной шиллеровской ремарке), мы видим полубезумную старуху, которая подписывает смертный приговор, подчиняясь лишь одному истерическому желанию: "Чтоб этому всему пришел конец, чтобы меня оставили в покое". По выразительности эта сцена стоит едва ли не всего остального спектакля, и, если б режиссер поставил здесь точку, новейшая трактовка шиллеровской драмы, возможно, приобрела бы так недостающую ей внятность. Но Туминас, к несчастью, предпочел пересказать сюжет "Марии Стюарт" до конца.

Идея эта выглядит тем менее удачной, что главная интрига пьесы - соперничество двух королев (и, соответственно, двух актрис) - в "Играем... Шиллера!" провалена начисто. Королева здесь одна - Елизавета, "и, когда Марина Неелова покидает сцену, продолжать спектакль совершенно бессмысленно - история завершилась. И. о. Марии Стюарт Елена Яковлева старается изо всех сил, но то, что королевские игры - не для нее, становится понятно, как только звезда телесериала про инспектора Каменскую ступает на подмостки.