Время остановилось. Передо мной – всё та же молодая Елена Яковлева из "Интердевочки". Очень располагающая к себе, спонтанная и совершенно необидно для окружающих знающая себе цену. Она только-только сошла с трапа самолёта, но уже успела побывать в каких-то бутиках, и предстала к началу интервью в обновках, даже бирки не были срезаны...
Лев Шиф: Давайте начнем без всякого списка вопросов.
Елена Яковлева: Так лучше всего. Со списком вопросов мы бы сейчас зажались.
Л. Ш.: Совершенно верно. Начнём... с Канады. Вы ведь уже "целых" 4 часа здесь.
Е. Я.: Монреаль сверху, из самолёта, честно скажу, не впечатлил. Но когда я увидела замечательные лица встречающих, сразу появились краски. Для меня вообще любая страна в первую очередь связана с общением с людьми.
Л. Ш.: Вас можно застать врасплох?
Е. Я.: Нет. Журналисту – нельзя. Говоря условно, если человек встретит меня на улице, когда я выношу мусорное ведро, то он посчитает, что застал меня врасплох. Но на самом деле я все предвидела заранее.
Начнем сначала: некоторое время назад я приехала в столицу, поступила в театральный вуз, потом меня взяли в московский театр, в театр "Современник", да еще и главные роли играть. Я не сталкивалась с проблемами массовки, зависти...
Л. Ш.: То есть вы не завидовали?
Е. Я.: Я – никогда.
Л. Ш.: А вам?
Е. Я.: А это – их личные проблемы. Я об этом никогда не думаю.
Л. Ш.: Но ведь говорят, что в актерской среде зависть – обычное дело.
Е. Я.: Готова с вами поспорить. Смотря как ты себя ведешь. Если на данном этапе ты – удачная артистка, тебе дают роли, ты участвуешь в кинопроектах, то, наверное, тебе завидуют. Но если завидуют твои хорошие знакомые, ты не можешь просто пройти мимо. С ними все равно надо как-то общаться. Когда же ты пообщался с человеком, увидел его глаза, он понимает: "Да, просто так случилось – кому-то повезло". И отношения остаются нормальными. Это самое главное. А если ты высоко задрал голову, надвинул кепку, надел темные очки, и никто тебя не достает, а ты никого не замечаешь, – появляется зависть. Несмотря на все мои награды и звания, до сих пор те, с кем я выступала когда-то в 84-м году, относятся ко мне по-старому.
Л. Ш.: Вы сказали, что вас не застать врасплох. Значит, вы все время в напряжении? А как вы расслабляетесь?
Е. Я.: Пробовала выезжать за границу, куда-нибудь на море, чтобы было тепло и тебя не узнавали. В прошлый сезон мы с ребенком поехали довольно далеко, в отель, о котором знают только немцы. Он недавно открылся. Я думала, что там никого не будет. Мы приехали, а там уже полно наших. В гостинице – ларек, где продают большое количество нашей детективной литературы... Так я ничего умнее не придумала, как купить книжку Яковлевой.
Л. Ш.: Чтоб не узнали... А что за Яковлева?
Е. Я.: Это наша новая детективщица, такая же, как и Маринина... Татьяна Яковлева.
Л. Ш.: То есть читать вам тоже приходится?
Е. Я.: Не то что приходится! Читать – это мое любимое увлечение.
Л. Ш.: Что для вас – читать?
Е. Я.: Для человека, который родился и жил в России, любовь к классике естественна и понятна. Сейчас так много хорошей литературы, переводной в том числе, - я не беру Пелевина, его все знают... Назову Улицкую, последний роман которой меня просто потряс. Есть книги, которые помогают работать над ролями. Вообще происходит масса интересного. Поэтому зарываться в своё, даже самое любимое дело, не стоит, иначе жизнь останавливается.
Л. Ш.: То есть "книжка строить и жить помогает"?
Е. Я.: Она помогает не останавливаться внутренне. Когда человек чего-то достигает, ему кажется, что можно остановиться. А прочитаешь новую книжку, и думаешь: вот, можно еще ТАКОЕ сыграть, а тебе не предлагают...
Л. Ш.: У вас бывают периоды опустошенности?
Е. Я.: Нет, у меня ребенок. Я вообще не понимаю, что такое опустошенность.
Л. Ш.: У творческой личности бывают подъемы и спады.
Е. Я.: Творчество не существует отдельно от жизни. Если ты живешь полной жизнью, у тебя есть семья, дом, дети, они не могут существовать без твоей помощи. У меня родители живут на Украине, там очень тяжело. Я не должна опустошаться, впадать в депрессию. Мне нужно постоянно работать.
Л. Ш.: То есть ещё раз констатируем: вы все время в тонусе, в напряжении.
Е. Я.: А как иначе? Иначе не получается. Уверена, и у вас так. Есть много лекарств от опустошения: переставить мебель, перекрасить потолок... Это дает какой-то импульс.
Л. Ш.: А охота вам "потусоваться"?
Е. Я.: Охота, но нет времени. В Москве у меня 12 спектаклей в театре. Это значит, 10 вечеров я занята. Хочется какое-то время оставить для дома. А телевидение, а съемки... Пару раз попробовала тусоваться: не понравилось. Видишь одни и те же лица, только в разных нарядах.
Л. Ш.: А вам интересны новые места, новые города, новые страны?
Е. Я.: Если есть свободное время и возможность, то да: лучше куда-нибудь поехать.
Л. Ш.: Постоянное внимание не достает?
Е. Я.: Как раз его отсутствие здесь мне и нравится. Сегодня зашла в магазин – никто не узнал. (смеется)
Л. Ш.: Вы умеете за границей отличать русских от местной публики?
Е. Я.: Когда во Франкфурте нужно было пересесть на канадский рейс, я действительно смотрела и видела: на него идут одни канадцы. И вдруг: мужчина. Я его сразу же выделила, спросила, не говорит ли он по-русски, узнала, как позвонить в Москву... Один-единственный, и я его сразу выделила.
Л. Ш.: Чем же мы так отличаемся?
Е. Я.: Знаете, что выдает местное население? Никому не нужная улыбка. По всему лицу морщины, а все равно человек всем улыбается. Сидит, ловит каждый взгляд и улыбается. Точно, не наш. Мне кажется, это сродни дежурной улыбке приказчика в магазине. Большинство людей здесь улыбается не от того, что им хорошо, что у них все благополучно, а от того, что так положено, и если ты не улыбнешься, то значит, что-то у тебя не так.
Л. Ш.: Но ведь можно "надеть" улыбку, и это повлияет на настроение.
Е. Я.: Я как раз чувствую искусственность этой улыбки. В последнее время за границей меня несколько напрягает такой официоз. "Мне положено тебе улыбнуться. И я улыбаюсь, потому что положено, а не потому, что ты мне понравился". Ведь улыбка тоже что-то значит. Я увидел, обрадовался – и улыбнулся. Улыбка – определенный знак человеческого отношения. Если ты улыбаешься, то не просто так.
Л. Ш.: Лена, поговорим о творчестве. Есть у вас роль, в которой вы полностью были собой?
Е. Я.: Собой быть очень стыдно. Человек знает за собой какие-то недостатки, слабости и, естественно, это скрывает. Иногда я читаю роль и ужасаюсь: "О Боже! Это же я!" Алкоголик никогда не сыграет алкоголика.
Л. Ш.: Не верю.
Е. Я: Правда! Ты сыграешь так: "Нет, я не алкоголик, я просто изредка выпивающий". (смех)
Л. Ш.: А есть люди, от кого вы не скрываете недостатки?
Е. Я: Бывают такие роли, в которых твои недостатки кажутся достоинствами. И тут ты раскрываешься в полной степени.
Л. Ш.: Сыграв столько ролей, прочитав столько книжек, что взяли вы из них для себя?
Е. Я: Искусство и жизнь крепко взаимосвязаны. Когда вы задаете умные вопросы, вам же кажется, что вы умный? (смех)
Л. Ш.: Знаете, мы здесь уже настолько "оканадились", что вместо вопроса "Сколько вы зарабатываете?" задаем вопрос "В каком районе вы живете"?
Е. Я: На Таганке. Нам повезло, недавно дали квартиру...
Л. Ш.: Что значит «дали квартиру»?
Е. Я: У меня была двухкомнатная квартира, а у мужа – однокомнатная, и обе довольно далеко от театра. В связи с тем, что мы одна семья и нам нужно было съехаться, мэрия пошла нам навстречу, и нашу жилплощадь поменяли "на государственном уровне".
Л. Ш.: А муж москвич?
Е. Я: Нет, он из Свердловска.
Л. Ш.: О чем вы говорите дома?
Е. Я: У нас есть определенные табу. Мы обсуждаем спектакль только в машине по дороге в театр. Но когда спектакль закончился – уже все. Если, на взгляд мужа, я что-то сделала неправильно, сыграла не так, то говорить об этом надо в театре, в коридоре, пока спускаешься с третьего этажа на первый. Потому что можно дискутировать на эти темы без конца, до драк. Есть дом. Это – особенное. Переодеваешься – и ты уже не артист. Ты – жена, мать ребенка.
Л. Ш.: Так о чем же вы беседуете дома?
Е. Я: Что поесть, что завтра надеть, кто будет убирать, кто – мыть посуду. Спокойные, домашние темы. Как у всех.
Л. Ш.: А если муж говорит что-то неприятное?
Е. Я: Этого не бывает, в чем и прелесть наших отношений. Может быть, он понимает, что все еще может измениться в лучшую сторону. Может быть, он щадит. Но если и делает замечания, то дельные. Мы никогда не ругаемся по чисто актерским техническим мелочам.
Л. Ш.: Театр отнимает у вас большую часть времени?
Е. Я: Да. Как и должно быть. Я считаю себя артисткой театра, и хочу ею быть. А кино – по случаю. Есть хорошая роль – я буду сниматься, нет ее – не буду. Недавно я отказалась от трех телесериалов и одной полнометражной картины. До того отказалась от полнометражной картины, о чем несколько жалею: ведь режиссер Петр Ефимович Тодоровский. Я просто не успевала одновременно сняться у него и в продолжении "Каменской".
Л. Ш.: Такая большая разница между театром и кино?
Е. Я: А вы слышали хоть одного театрального артиста, который сказал бы, что кино предпочитает театру?
Л. Ш.: Нет, не слышал.
Е. Я: Вот и не надо больше задавать этих вопросов. (смеется)
Л. Ш.: Как долго вы делали спектакль, который привезли сюда?
Е. Я: Началось это в 84-м году! Вообще премьера спектакля "Двое на качелях" состоялась в начале 1962 года. Этот спектакль считается рождением Галины Борисовны Волчек как режиссера и рождением самого театра «Современник». Сначала в нем играли Лаврова и Козаков. Потом Лилия Михайловна Толмачева и Геннадий Алексеевич Рауф. Когда я пришла в театр в 1983 году, у Галины Борисовны возникла идея привлечь третье поколение. Мы с Колей Попковым как раз и есть это третье поколение и, как я понимаю, уже последнее.
Л. Ш.: Почему?
Е. Я: Потому что после нас его уже никто не сыграет! (смеется). Я имею в виду не себя и Колю, а всю ситуацию этой пьесы.
Л. Ш.: То есть это один из ваших самых "долгих" спектаклей? Для вас он должен значить очень многое...
Е. Я: Для меня он значит – всё.
Л. Ш.: Это был дебют?
Е. Я: Да. От того и постоянное желание сыграть его. Желание поддержать спектакль, раствориться в нем, чтобы зрители реагировали так же, как на первых представлениях. Это дает невообразимый стимул, надежду на то, что ты еще молодой, что ты еще что-то можешь. Спектакль ведь делался только на энтузиазме, а этот энтузиазм держится уже вон сколько лет!
Л. Ш.: Расскажите о вашем партнере.
Е. Я.: Коля – такой человек, без кого театральная жизнь невозможна. Бывает, актеру сразу везет: ему дают и звания, и роли. А Коля – другой: вот еще бы немножко, и он бы что-то получил... А он говорит: "Нет, начну-ка я все с нуля". И начинает. Доходит до определенного пика – и опять меняет свою жизнь. Это чисто режиссерское – он постоянно режиссирует самого себя. Поэтому, наверное, и стал главным режиссером Театра драмы в Екатеринбурге. Сначала он был просто очень хорошим партнером. Сейчас я ощущаю и его режиссерское влияние. Самое интересное, это когда я побеждаю его как режиссера.
Л. Ш.: То есть у вас происходит какая-то борьба. Не все друг к другу подошло, притесалось...
Е. Я.: Если бы все притесалось, мы бы давно уже не играли этот спектакль. Вот сейчас у нас в Канаде будет три представления, и каждое окажется непохоже на остальные. Первый спектакль – это встреча. Мы с Колей давно не виделись. Второй спектакль – это как будто мы впервые виделись вчера...
Л. Ш.: Спектаклю 18 лет. Чем отличаются те "Двое на качелях" от нынешних?
Е. Я.: Мне было безумно приятно, когда после представления в театре "Современник" ко мне подходили люди, видевшие еще самую первую постановку с Лавровой и Козаковым, и говорили: "Господи, как хорошо! Мы вспомнили, что было 10 лет назад!" Жаль, сама я никогда не видела той постановки.
Л. Ш.: Сейчас в России все изменилось. Изменился ли ваш спектакль?
Е. Я.: "Двое на качелях" – это спектакль о вечном: о любви. Его можно играть без конца еще 100 лет. Это как "Ромео и Джульетта".
Л. Ш.: Какие цветы вы любите?
Е. Я.: Орхидеи в горшочках. Чтобы за ними ухаживать, привезти в Москву, вспоминать...
Л. Ш.: Что-то мне подсказывает: орхидеи в горшочках после спектакля будут.