—У вас звание майор? — спросил, улыбаясь, пограничник.
—Да, — сдержанно ответила артистка Яковлева.
—Как вы разговариваете со старшим по званию? Она же полковник! — сказала я, чем ввела в смущение погранца. Он даже приподнялся, и его рука потянулась к виску:«Извините».
—Как же меня это достало, — сказала Яковлева, и мы сели за столик маленького углового кафе в ожидании рейса Москва — Франкфурт. Так начинались Полеты во сне и наяву майора Каменской.

Германия резко вклинилась в ее однообразный график последнего времени. За месяц 22 съемочных дня и жизнь в поезде Москва — Минск 8 спектаклей в Москве. В начале июня этот российско-белорусский маршрут дал резкий крен на Запад — в маленький городок Мангейм под Франкфуртом. Туда Елена Яковлева летит отыграть спектакль про Марию Стюарт, где ей, некоронованной английской королеве, в финале отрубят голову. «Наверное, — думаю я, сидя в аэропортовском баре, — неприятное ощущение».
К нам все время порывается сесть какой-то усатый дядька с пивом в одной руке и с «соткой» «Финляндии» в другой. Дядька, облизываясь, как кот на сметану, приземляется за соседний столик и стреляет глазами в сторону Яковлевой. А ей-то что.
—Достали тебя поклонники с Каменской, Лен? — показываю я на потрепанного «кота» со спиртным.
—Это еще что. Между прочим, хороших артистов сейчас мало узнают. Мне вот рассказывали ребята-«менты». В Питере стоит Маковецкий. Рядом — они, «менты». Фанатки к ним бегут,рвут автографы. Маковецкий курит, никто на него не обращает внимания. «А вот артист известный, у него возьмите», — говорят девкам «менты». — «А кто это?» —«Макарова» видели?» — «Нет». -«А «Про уродов и людей»?» — «Да нет же». «Менты» еще пару фильмов называют. Потом не выдерживают: «Ну он с Алсу в клипе снимался». — «А!» — кричат фанатки и бросаются на Маковецкого. Мы все смеемся. Но тут объявляют посадку, и мы двигаемся к выходу № 2.

—Слушай, а как ты, домовитая хозяйка с репутацией сумасшедшей матери, так надолго оставляешь дом, ребенка, по месяцу в Москве не бываешь?
—Да ужас, конечно. Перед съемками продолжения «Каменской» мы собрались на семейный совет, решали все вместе - встревать в эту историю по новой или нет?
—И ребенок тоже участвовал?
—И ребенок тоже. Он сказал, что «не надо, мама». Он выдвигал такие аргументы: «Тебя будет мало дома. Как раз у меня каникулы. Я скучаю». Но я его убедила. Когда он с Валерой остается дома (Валерий Шальных — муж Елены Яковлевой, актер театра «Современник».— М. Р.), я спокойна и не нервничаю совсем.
—Это у вас норма, когда ребенок участвует в решении семейных проблем?
—Ты знаешь, как-то так получилось, что мебель покупаем, он смотрит. Посуду — он тоже участвует, говорит, что ему нравится,что нет. Игрушки в магазине он сам выбирает. Так с детства было.Если он понимает, что выбрал что-то не то, а мама ему предлагала, допустим, другое, то он, я чувствую, учится на ошибках.
Отечественная педагогика, судя по всему, понесла невосполнимую утрату. Но Яковлева в педагоги, как известно, не готовилась, а сначала пыталась освоить бухучет, потом, и не безрезультатно, картографию. Но в конце концов стала артисткой. Причем очень известной. Впрочем, как выяснилось в самолете, не для всех. Точнее, по прилете на благодатную немецкую землю.

В самолете же мы болтаем в основном про милицейские дела. Вообще, у Яковлевой богатый послужной список. Начала скромным патологоанатомом в «Черном квадрате», а майором Каменской на Петровке.
— Ты решила получить полковника, раз согласилась сниматься в продолжении этого нашумевшего сериала?
—Я не могла даже сказать: «Нет, я не буду». По той простой причине, что я понимала — у нас уже команда, с которой мы работаем год. И сказать: «Нет» — это кокетство, выпендреж и
набивание цены.
—А тебя случайно на дело не брали, чтобы ты вжилась в роль? На убийство, например?
—Я сама не хочу. Никогда в жизни это не разрешат. Я бы даже и не просилась. Я могу только помешать.
—Ну а пистолет ты раньше в руках держала?
—Нет. Неприятные ощущения, потому что он холодный.
—Может, подогреть?
—Да, я стреляла, но это противно как-то. Наверное, надо во многих боевиках сняться, чтобы пистолет стал твоим предме том, когда ты без этого не живешь. Вот меня журналистка одна спросила, как я готовилась к роли Каменской. «Ну как? — говорю я. — Каждый вечер я разбирала пистолет, мазала его маслом,чистила, смотрела в дуло... Потом клала его себе под подушку и засыпала». Представляешь, журналистка это все записывала.Неужели не понимала, что я давно шучу, потому что на самом деле не знаю, как ответить на этот вопрос.
—А если бы тебе предложили стать русской Никитой, которая мочит всех направо и налево, — Яковлева агент национальной безопасности?
—Да нет.
—Лен, что это за история с твоим задержанием в милиции? Тебя, майора Каменскую, не узнали? Не верю.

«Наш самолет приземляется в городе Франкфурте. Температура за бортом +23°С. Дождь», — сказал магнитофонный голос стюардессы. И тут произошло... нет, не страшное. Шок — вот то чувство, которое я испытала, увидав истинную цену народной любви к артистам. Упитанная соотечественница, сидевшая рядом с артисткой Яковлевой, вдруг грубо ее оттолкнула и двинулась с сумкой по проходу. Мы остолбенели. Артистка, привыкшая все-таки к другому обращению, дернулась. Настроение ее явно киксануло. Потом, стоя на паспортном контроле, она скажет мне:
—Актер — это не исключительная профессия. Наверное, она (эта хамская тетка. — М. Р.) права.
—По-моему, это просто хамство.
—После таких случаев немножко опускаешься на землю. Ты артист? Твое место в буфете.
—Где место артистки Яковлевой?
—На экране, на сцене. Но... к хамству я, наверное, никогда не привыкну. Может быть, потому что я все время жила в очень теплых краях. Даже в Сибири, где зимой за 40°С, все равно —очень теплые люди.
Она задумалась. Ее печальные глаза стали еще печальнее. Надела черные очки. К по-немецки сырой погоде лучше бы подошел зонтик. Мангейм — симпатичный городок, никакой революционной работы. Сплошной фестиваль, где играют только Шиллера. «Современник» привез сюда свою версию «Марии Стюарт». За день до спектакля все рванули в соседний университетский городок Гейдельберг любоваться сочетанием королевских замков и уютных домиков, как из рождественской сказки. В их окнах выставлены деревянные уродцы-щелкунчики разных размеров.

Однако Яковлева не ездила смотреть исторические красоты, но не потому что пренебрегала актерским обществом, а оттого что три дня в Мангейме для нее единственная возможность отоспаться и почитать. Кстати, читала она не детективы, а интеллектуала Фаулза.
— Дрожишь? — спрашиваю я, увидев ее сосредоточенное выражение в зеркале. Ответом мне было молчание. Закурила сигарету.
—Страшно, когда на сцене отрубают голову? Или в гроб ложиться?
—Да, в гроб я бы не согласилась ни за что. Или когда в кино на могилке фотографию артиста выставляют. К этому у меня есть предубеждение, но я себя успокаиваю тем, что артисты, которых «похоронили», долго живут. Но на «Марии Стюарт», когда голову отрубают, я даже об этом как-то не думаю. Получается, как будто это не я. Вот в спектакле «Уйди-уйди» я бы смогла жить, как моя героиня, окажись я в таких условиях. Смогла бы тянуть двух бабушек и целую роту. Это я понимаю и вижу каждый день. А в «Стюарт» существует граница — вот я, я, я, я, а выходишь на сцену — и совсем не я. Это начинается с того, что я иду по палке, которая висит в воздухе, спускаюсь на люстре. Я так никогда бы не смогла сделать и даже на цыпочках пройтись, хотя хожу я нормально. Все не я, а вот в милицию загребли — я. Дай мне твои очки. Новые?
Она надевает мои черные очки и, ни слова не говоря, отправляется в соседнюю гримерку к Марине Нееловой со словами: «Сейчас я ей скажу, что на сцене буду в очках».
Но Неелова — тертый калач в актерских приколах — не поверила, но захихикала. А что, концептуально, хотя и банально — всех героев Шиллера вывести на сцену в черных очках.

—Лен, вы играете двух королев, а в театре я никогда не видела, чтобы вы разговаривали.
—Нет, почему. Мы с Мариной Мстиславовной разговариваем — на репетициях, когда работаем. Правда, мы никогда не были близки как подружки. Были моменты, когда общались. А были, когда непонятно почему не общались. В театре все сложно.
—Наверное, ты права. Я не припомню случая, чтобы две звезды в театре дружили.
—Ты кого имеешь в виду? Я себя звездой не считаю.

Начался спектакль. Яковлева заряжается на выход. Стоит уже в парике, прислонившись к стене. Вдруг как выдохнет. Голоса со сцены:
—Что хочет мой народ?
—Народ желает головы Стюарт.
Почему-то именно на этих словах Яковлева быстро уходит.
После спектакля и бесконечных поклонов ее королевского величества Яковлева потягивает красное вино в фестивальном клубе. Освободившаяся и легкая, как любительница абсента с картины Пикассо. Как будто и не было ничего — ни тифозного парика, припорошенного будто известью, ни страшной сцены казни, ни бисовок в конце. Яковлева трясет белой головой, смеется, рассказывает про сына.
—Представляешь, Денис мне звонит в Минск: «Мама, ты только не расстраивайся. Вчера на перемене мы бегали. В общем, я сломал зуб». — «Как — зуб? Почему?» — «Об голову товарища по парте».
С трех лет Денис бредит палеонтологией и пугает мать страшными названиями животных из «Парка юрского периода», которые артистка, привыкшая заучивать огромные тексты, даже и произнести не может.
—Учительница про него говорит, что он как профессор. Действительно, однажды я прочитала ему в скандинавских легендах: «Один вошел», а Денис мне говорит: «Мама, не один, а Один».
—Самая мощная сплетня, которую ты о себе слышала?
—Много, но они какие-то немощные. То я — сестра Харатьяна, потому что у меня тоже белые волосы, то дочка Юрия Яковлева — это уже неинтересно. Еще слышала, что в клубе Яковлева
сидела в скромном костюме розового цвета (такого у меня и нет)и наблюдала похабщину. Но была трезвая. Ну ладно, я там не была, но хорошо хоть трезвая. Можно себя сравнить с какой-нибудь очень известной голливудской актрисой. Мне говорят, что я русская Мерил Стрип. Ты напишешь: «Яковлева — наша Мерил Стрип?»

—Почему бы нет? Ты лучше скажи, что это за история с твоим задержанием в милиции, взбаламутившая всю Москву?
— Очень интересная история. Все говорят, невероятная. Да почему? Это была нормальная милицейская работа. Мне надо было проехать одну остановку. На машине не хотелось ехать — пробки такие с Пролетарки на Таганку. Я думаю: ну чего мучить машину? Спустилась в метро, и первый же милиционер спросил: «Ваши документы». Я говорю: «У меня только водительские права». — «Водительские документы можно купить». Пока он вел меня в подземный участок, я думала, что сейчас сниму очки, он узнает меня и не будет проверять адрес и тому подобное. Думаю: ну делает человек свое дело. Тем более я там никогда не была. Пришли. Он сел. Я сняла очки, и тут он первый раз взглянул на меня. Была пауза с его стороны, для меня уже привычная. Потом он нашелся: «А ты знаешь, что я телевизор не смотрю?» — и продолжил: «Адрес». Я молчу, не могла же я говорить при всех — там в обезьяннике бомжи, алкоголики сидят.
—Они тебя узнали?
—Эти как раз сразу узнали-. «И вас замели?» Я все ждала, что эта шутка сейчас закончится, но мент уперся рогом и стал звонить по телефону в отделение милиции. Он звонил 25 минут.
Я засекла. И самое ужасное, что в это время в участок заскочила женщина вся в слезах и попросила: «Можно срочно позвонить?У меня потерялась бабушка». И он ей не дал телефон. Входили уборщицы, на меня смотрели. Все так улыбались. Конечно, под конец я стала хамить, потому что нервы уже сдавали — такое козлиное упрямство. Я, знаешь, ему сказала: «Пока ты, скотина, меня проверял, в этом метро могло произойти все, что угодно». Даже не дал женщине позвонить. Было желание достучаться до его начальства, а потом подумала: «Что такого невероятного произошло? Такое со всяким может быть». Самое интересное, что народу в тот день в метро было мало, и я, как назло, надела дорогую шубу, сшитую по итальянским лекалам. Очки черные. Волосы белые. Я еще хорошо выглядела.
—Но зато ты узнала мир с другой стороны.
—О да, там очень симпатичные люди, братва приятная, улыбается беззубыми ртами. Вонючие сидят, радуются, что не только они сюда попали. Наверное, меня приняли за женщину легкого поведения. Мне даже это польстило.
—Кстати, о женщинах легкого поведения. За Каменской мы совсем забыли твою знаменитую интердевочку.
— Знаешь, это очень похоже. Я помню, что, когда играла интердевочку, меня все время спрашивали: «Вы проституток видели, встречались с ними?» Я помню их сказки — на ходу сочиняли и оправдывали себя. Я слушала и обалдевала — так не бывает в жизни, так бывает только в кино. И то же самое милицейское дело — в рассказах так увлекательно, а на самом деле работа у них собачья. Они практически не сидят в кабинетах и не думают, как мы в кино. Там — телефонные звонки: «А, убили, а, ограбили! Помчались». Они утром уезжают и только к ночи вваливаются, чтобы сдать оружие. А вон Каневский из «Знатоков».
И сделала ему ручкой, как майор майору, хотя израильский «майор» — артист Леонид Каневский, приехавший на фестиваль тоже со спектаклем, но уже театра «Гешер», заметно постарел. Да, наша служба и опасна, и трудна...
—А тебя случайно еще не сделали почетным милиционером, самым привлекательным лицом Петровки, 38?
—Нет, но очень хочется. Вообще милиция мне здорово помогла — первую машину угнанную вернули и вторую тоже. Тогда Валера взял мою фотографию, на которой я в милицейской форме и с погонами, пошел в контору, где делают этикетки. Купил хорошей водки, наклеил мое изображение, и мы подарили ее милиционерам.
—Скажи, а на что ты потратишь Государственную премию, полученную за роль Марии Стюарт?
—А ты не знаешь, сколько это? Хочу купить хороший дом недалеко от Москвы, чтобы там можно было жить зимой. Банальная такая, дурацкая мечта.У меня есть дача
—Цветы разводишь?
—Да. Их более ста видов — ирисы, флоксы. У меня очень много флоксов. И белые, и сиреневые, и такого розового цвета.
—Хорош мент — цветочки выращиваешь, детей правильно воспитываешь, в кино милицейскую карьеру делаешь. А не хотелось бы тебе стерву сыграть? Мне кажется, в твоем портфолио нет ни одной мерзавки.
—Очень хочется попробовать. Омерзительную такую, противную. У меня есть эталон мерзавки — это жена главного героя картины «Экипаж». Она все время истерила. Он приходил в дом усталый, а она истерила непонятно почему. В принципе сволочизм, я думаю, присущ каждой женщине. Только некоторые могут это скрыть.
—А ты подавляешь в себе стервозность?
—Надеюсь. В последнее время я много летаю во сне. Я научилась сама взлетать. Это такое божественное ощущение — просто отталкиваюсь от земли и лечу долго, манипулирую. Вот что это такое? Я не знаю. Прямо хоть в сонник лезь.

В соннике мисс Хассэ образца 1912 года сказано, что летать во сне — это к исполнению надежды, успеху в делах и любви.